26.01.11
106-й еврейский партизанский... Отрывки из воспоминаний Л.И. Окуня
Родился я 29 декабря 1929 года в Минске. Наша семья жила на улице Островского, дом № 38, в Кагановическом районе города. Мама работала закройщицей на обувной фабрике им. Тельмана, папа был простым служащим. У меня были две старшие сестры Маша и Женя, и брат Заля, который, еще до начала войны в возрасте 17, 5 лет призвался в РККА. После войны я узнал, что брат погиб в боях на Кавказе в 1942 году.
Я учился в средней школе №1 им. Володарского, до войны вроде успел закончить пять классов. Все мое детство - это игры в "красных и белых", в "разведчиков" и в "пограничника Карацупу". 22 июня 1941 к десяти часам утра мы пошли на открытие Комсомольского озера. Вдруг вокруг все забегали, говоря шепотом - "Война началась!".
Над городом, на большой высоте, пролетали десятки самолетов, и мы не могли разобрать, чьи это самолеты. Уже 24-го июня люди стали бежать из города в сторону Московского шоссе, появились первые зачатки паники. Воздушные тревоги раздавались ежечасно. Гражданское население кинулось грабить магазины. Я, маленький пацаненок, тоже увязался за соседями, которые пошли грабить ближайший продмаг, и даже принес домой ящик с рисом. Соседи, до войны крепко дружившие с нашей семьей, вдруг стали говорить нам в лицо - "Скоро немцы придут, и мы с вами, с жидами, за все поквитаемся! За все вам отомстим!"... Я не мог понять, почему дядя Ваня или тетя Маша, которые еще несколько дней тому назад души во мне не чаяли, говорят такие страшные вещи!
Отец со старшей сестрой с середины июня были в Москве, на декаде белорусской культуры, сестра пела в самодеятельном хоре. Уже вечером 24 июня мы вместе с другими евреями, собрав котомки, пошли на восточный выезд из Минска. А через несколько часов во двор нашего дома заехал грузовик. В нем был мой отец, приехавший из Москвы спасать семью. Ему кто-то сказал, что мы уже убежали из города. Он собрал несколько стариков-соседей, которые не могли самостоятельно проделать ожидаемый трудный путь, и в кузове машины вывез их из Минска. Отцу повезло, на машине он успел доехать до Борисова еще до того, как немецкие танки закрыли кольцо окружения. С отцом я встретился только после войны...
Двадцать пятого июня, к нам, бредущим по дороге, навстречу с востока шли толпы беженцев и говорили, что дальше пути нет! Немцы! Путь на восток был для нас уже отрезан... И мы вернулись в Минск.
Уже на следующий день, к нам в дом пришла вся родня из пригорода Серебрянки. Человек десять, с детьми. В тот же день, я попал под бомбежку на улице Советской, на углу площади Свободы и гостиницы "Европа". Все вокруг было в огне. Металл перекрытий горел и гнулся на моих глазах. Я испытывал глубочайшее потрясение. Шок. Оцепенение. Это было страшное и незабываемое зрелище, от которого нельзя оторвать глаза. Казалось, что я нахожусь в кино. Я даже не успел испугаться. Страха не было. Стоял как загипнотизированный посреди улицы, и смотрел на горящие дома и разрывы бомб. После каждой немецкой бомбежки прилетали несколько наших истребителей, но немцев уже в воздухе не было.
28 июня 1941 на нашей улице уже стояли немецкие танки. Немцев до этого дня я, по детской наивности, представлял хилыми и "с рогами", как в увиденном мной до войны фильме "Александр Невский". А эти были - здоровенные немцы, холеные и шикарные, в красивой черной форме. В тот же день через город начали гнать колонны пленных. Двое суток, непрерывным потоком, через нашу улицу шли в колоннах по четыре ряда кадровые военнослужащие РККА. Шли покорно, среди них было много солдат с кровавыми бинтами. Через каждые 70-100 метров, по бокам шли немецкие конвоиры, иногда конвоир был с собакой. В тех, кто пытался подбежать к колонне и передать пленным кусок хлеба, конвоиры стреляли сразу и без предупреждения.
29 июня 1941 по всему городу уже были развешены немецкие листовки, в которых было написано следующее: " Повешены сто жидов в сквере Юбилейный". Рядом висел немецкий приказ, предписывающий всему мужскому населению Минска от 15 до 45 лет собраться для регистрации в районе Комсомольского озера. Там уже стояли пулеметные вышки и огороженные колючей проволокой огромные загоны для людей. Немцы искали евреев, командиров и комиссаров РККА. На отдельном участке разместили молодых мужчин-евреев, которых вскоре всех расстреляли. Комсостав был сконцентрирован на другом участке, их куда-то угнали. Простых красноармейцев отправляли на улицу Широкую, там немцы позже организовали лагерь военнопленных. Гражданских белорусов отпускали по домам.
Люди в загонах могли только лежать на земле. Тех, кто пытался встать без команды, немцы сразу убивали с вышек. Я несколько раз прибегал к этому лагерю. Первый раз в жизни я увидел там, как немец в упор, с расстояния один метр, выстрелил в живот человеку!
7 июля начался первый организованный еврейский погром в Минске. Местные жители водили немцев по домам, указывали, где живут евреи, и немцы хладнокровно убивали их. В этот день были убиты многие сотни людей. Это была первая спланированная "акция устрашения". И сколько еще таких "акций" нам пришлось испытать в дальнейшем... 20 июля вывесили приказ о переходе всех евреев в гетто в течении пяти дней. Объявили, что те евреи, которые будут задержаны после 25 июля 1941 за пределами гетто, будут немедленно расстреляны. И дальше шел, по пунктам, длинный список немецких требований к евреям Минска. В конце каждого пункта была написано: "За невыполнение - расстрел!". За малейшее неповиновение - расстрел...
На углу улиц Шорной и Республиканской уже были построены вышки для охраны, по периметру гетто была натянута колючая проволока и были устроены ворота с двух сторон гетто. Район Немиги. Улицы Зеленая, Юбилейная, часть Танковой и Коллекторной улиц, 2-ая Апанская улица и так далее. Охраняли гетто местные полицаи. Евреев обязали носить круглые желтые заплаты, на спине и на груди. На этом маленьком клочке города собрали 55.000 евреев. Немцы понимали, что такую большую людскую массу при всем своем желании нельзя разместить на таком небольшом участке, но не расширили и не подвинули границы гетто. Уже в августе в гетто было согнано 80.000 человек. Из-за стремительного наступления немцев на Минск, почти никто из евреев не успел убежать на восток. Теснота неописуемая, в маленькой, как кладовка, комнатке, нас жило семь человек. Среди них - моя сестра с грудным ребенком. Ее муж, Петя Гехт не успел призваться в армию и тоже остался с нами.
Мне тогда не было еще и двенадцати лет, и все, что происходило в гетто, я видел глазами ребенка. Но сейчас я буду называть точные даты немецких акций по уничтожению гетто, и эти даты достоверные, можете мне смело поверить. Эти ужасные страшные дни запомнили навсегда и все выжившие узники гетто.
В августе 1941 года в гетто было проведены три грандиозные облавы на молодых мужчин. Всех схваченных увезли в пригород и расстреляли. Вскоре был дикий погром, устроенный белорусскими и прибалтийскими полицаями. Они шли по гетто, убивая всех на своем пути, насилуя женщин. Этот погром остановился только тогда, когда полицаи устали убивать. На гетто была наложена огромная контрибуция и захвачены заложники, которые все равно были убиты, даже после того, как в гетто собрали контрибуцию.
Периодически в гетто проводились ночные облавы и погромы. Ночью немцы и полицаи оцепляли определенную улицу, выгоняли всех из домов, сажали в грузовики и вывозили на расстрел. Тогда же в гетто появились машины-душегубки. Евреи стояли по двум сторонам улицы, и немцы отсчитывали по несколько десятков человек и заталкивали несчастных в эти душегубки. Моя семья как-то попала в такую облаву. Не доходя до нас полсотни человек, немцы закончили загрузку в душегубки. Стало темнеть, и машины выехали из гетто.
Единственным выходом выжить во время погромов, было создание "схронов", как мы тогда говорили - "малин"; всевозможных тайников, в которых могли спрятаться люди во время облав. Я сделал для нашей семьи и для соседей три таких "малины" в разных домах.
В гетто начался дикий голод. На каждого жителя гетто выдавали "эрзац- хлеб", какая-та смесь с опилками. Давали в день по семьдесят граммов этого "хлеба". Вдруг перестали охотиться за молодыми мужчинами и через Юденрат (еврейское "самоуправление", создаваемое немцами в гетто; роль и поведение этих людей в разных местах была различной, но конец всегда одинаковый - самоубийство или расстрел - М.С.) предложили мужчинам идти в рабочие команды гетто. Организовали биржу труда. Многие подумали, что это немецкая уловка, так хотят выявить и добить последних мужчин в гетто, но некоторые рискнули, ведь только за пределами гетто можно было раздобыть какую-то провизию на обмене с местными жителями.
Мой зять, Петя Гехт, был столяром, он рискнул и пошел в рабочую команду. Петя попал на работу в мастерские при гебитскомиссариате, делал фанерные чемоданы для немецких отпускников. Иногда он брал меня с собой на работу. Командовал всем в этих мастерских фронтовой инвалид, немец по фамилии Штраус. Ходил в зеленой форме с повязкой на рукаве, на которой была написана буква Z. В рабочих командах иногда давали поесть баланду! Это было спасением. Но нередко, под видом набора в рабочую команду, полицаи собирали несколько сотен человек и везли на расстрел в Тростянец.
В гетто продолжали массово умирать люди от голода и болезней. У нас оставались папины сапоги. Семья послала меня обменять сапоги на что-то съестное. Ночью перелез через проволоку в "русский район" и в каком-то доме, в темноте, мне насыпали в платок немного муки за эти сапоги. Приполз обратно в гетто. Посмотрели и увидели, что вместо муки мне насыпали побелку. Дед кричал на меня, а все остальные плакали...
Рабочие команды немцы стали постепенно уничтожать только в 1942 году, а осенью 1943 года убили последних несколько тысяч живых узников гетто, бывших в этих командах, и само гетто было окончательно ликвидировано. 7 ноября 1941 была проведена очередная массовая акция. Из гетто вывезли 12.000 человек и убили. 20 ноября была следующая акция. Схватили 5.000 евреев, отвезли сначала в концлагерь на Широкой, а после расстреляли в окрестностях города. Границы гетто урезали. Тогда же, в гетто, под видом "переселения на восточные земли", привезли 35.000 немецких евреев, которых мы называли "гамбургскими". Они носили на одежде желтые шестиконечные звезды с надписью JUDE в центре звезды. Эти люди, в непривычных для нас европейских одеждах, были размещены на отдельном участке, огороженном проволокой в районе улиц Сухой и Обувной, и вскоре все были уничтожены. Евреев из рабочих команд расстреливали прямо на месте работы на территории кирпичного завода в 5 километрах от Минска или в районе торфоразработок на 37 километре Московского шоссе, евреев из гетто убивали в Тучинке, в Тростянце...
Всего 130.000 евреев из Минского гетто были замучены и расстреляны немецкими извергами и их пособниками.
Мать решила спасти меня. Была уже зима 1941 года. Мать собрала все семейные ценности и через знакомую по довоенной работе на фабрике договорилась с какой-то женщиной, которая за золото якобы занималась спасением еврейских детей, выводила их из города и размещала по белорусским семьям на дальних хуторах. Вечером я переполз через проволоку, и в определенном месте меня ждала эта женщина. Ей я отдал платок с мамиными кольцами. Ночью она спрятала меня у себя в доме, утром дала телогрейку и повела в сторону Налибокской пущи. Проходили по пригородной деревне, и играющие на улице дети кричали мне "жиденок!" .
Пошли по лесу. Проводница сказала мне: "Иди вперед, а я тебя догоню!". Я пошел, она потихоньку отставала. Я все время оглядывался назад и в какой-то момент заметил, что эта женщина исчезла. Она бросила меня в лесу!
После войны выяснилось, что эта тварь никого не прятала и к партизанам или крестьянам никого не приводила! Брала золото, выводила маленьких детей в лес и бросала на погибель, на растерзание зверям и полицаям... Хотя для меня дикие звери и полицаи - это было одно и тоже... Никого из тех, кого матери доверили этой "проводнице", в живых не осталось. Возвращаясь с войны в 1945 году, я специально вез с собой свой наградной пистолет, чтобы застрелить эту суку, эту нелюдь, но она куда-то сбежала из Минска с немцами. Пошел убивать и тех, кто подсунул мне побелку вместо муки, но эти сволочи тоже смылись из города в 1944 года. Так что не довелось мне отомстить этим извергам... Немцам отомстил сполна, а вот этим... Жалею, по сей день страшно переживаю, что не расквитался с ними...
Но в тот зимний лень, голодный и замерзший, я шел один по лесу и весь дрожал от страха и холода. На какой-то лесной дороге я увидел прямо перед собой волка. Я опешил, смотрел на него и говорил себе, а может это собака... И вот в эту секунду, когда я, леденея от ужаса, не в силах был сделать даже один шаг, когда смотрел в глаза зверя и готовился умереть, на лесную дорогу выехали несколько конников. На шапках-кубанках у них были нашиты поперек красные полосы. Всадники подъехали и спросили меня: "Ты кто?". Я все о себе рассказал. Один из них посадил меня рядом с собой, на круп коня. Привезли в деревню, кажется в Медвежино. Полицаев в деревне не было. Меня накормили и уложили спать.
Утром спросили: "Мальчик, а ты дорогу назад помнишь?" У меня сразу навернулись слезы на глазах, я не хотел назад, я хотел жить! Партизан, говоривший со мной, сказал, что я должен им помочь, передать записку с инструкциями в гетто нужному человеку. Добавил, что если меня остановят немцы или полицаи, то я должен эту записку проглотить, чтобы ни в коем случае, немцы не прочли текст записки. Я спросил его: "Дяденька партизан, а как вас зовут?" Он усмехнулся и ответил: "Зови меня дядя Ваня Иванов".
Так началась моя работа в качестве партизанского связника и проводника из гетто. Но я был связан напрямую только с партизанами, а не с подпольем гетто. Моя мать была связана с руководителями подполья. Связь шла по цепочке, согласно законам конспирации… А акции уничтожения продолжались. Очень много людей погибло в мартовском погроме сорок второго года. А во время "акции" 28 июля 1942 было уничтожено 30.000 евреев гетто. Рабочие команды задержали за городом на трое суток, и в это время немцы вместе с белорусскими, литовскими и украинскими карателями истребляли евреев в гетто. Тысячи убитых и изуродованных тел лежали на улицах гетто. Остальных увезли на расстрел в пригороды. Выживали во время акций только те, кто был в тот день в рабочей команде за пределами гетто или смог укрыться в "малине" и не был найден.
Многими в гетто овладела апатия, у них уже не было сил бороться за выживание, люди ждали смерти как избавления от изуверских мучений, страданий и голода. Даже некоторые из тех, кто мог бежать, не соглашались бросить своих родных, и оставались с ними в гетто, чтобы вместе разделить горькую и трагическую участь. Да и многие даже просто не представляли куда бежать. В двух метрах за пределами гетто их сразу хватали местные жители и полицаи и выдавали евреев немцам на растерзание. За побег еврея из рабочей команды, немцы в наказание могли расстрелять всю команду. Несколько сотен детей из детского дома гетто немцы вывезли и закопали их живьем в землю. Когда детей закапывали, то эсэсовцы ходили над ямой и, смеясь, бросали в нее конфеты...
К маю 1943 года детей в гетто уже не осталось. Я помню один страшный случай. Перед выходом из гетто из строя рабочей команды раздался детский плач. В гетто был гестаповец, некто Риббе. Он кинулся в строй и обнаружил, что одна из женщин прячет в заплечном мешке своего пятилетнего сына. Риббе затоптал сапогами несчастного ребенка насмерть. В феврале 1943 года повесили одновременно 250 человек из рабочих команд, а 500 человек вывезли в Тростянец и там расстреляли. А осенью 1943 года были уничтожены последние несколько тысяч евреев Минского гетто из рабочих команд.
По разным данным из минского гетто целенаправленно было выведено в леса и непосредственно к партизанам от 700 до 1200 человек (менее одного процента - М.С.). Говорят, что еще примерно 2.000-3.000 узников бежали из гетто самостоятельно, но большинство из них погибло по дороге в лес. Занимались выводом евреев по различным источникам 20-25 проводников. Мне посчастливилось вывести из гетто к партизанам примерно пятьдесят человек. Я выводил людей в основном согласно указаниям партизан. В записке указывалось, человек какой специальности нужен партизанам, а иногда сразу называлась фамилия. Требовали вывести врачей определенной специальности, а также людей разбирающихся в оружии, бывших солдат РККА и так далее.
Один раз я ошибся. Мне сказали вывести из гетто доктора Лившица, я и привел к партизанам женщину, гинеколога, доктора Лившиц с двумя детьми, а партизанам был нужен хирург, мужчина, доктор Лившиц. На меня так наорали! И если незадолго до этого случая партизаны дали согласие (подчеркнуто мной - М.С.) на то, чтобы я вывел к ним из гетто мою мать и семью сестры, то из-за этой ошибки со мной в тот день даже не стали снова разговаривать о моей семье. Коротко отрезали в ответ - "Потом выведешь!"
Но это "потом" так и не наступило... Кто-то донес полицаям, что я нахожусь в партизанах. Всю мою семью повесили в Юбилейном сквере. Восемь человек из моей семьи на виселицах... Я пришел в гетто, и люди сказали мне, что все мои висят на виселицах. Я пришел на место казни и подошел к виселицам, но не нашел в себе силы поднять глаза и увидеть в последний раз лица моих родных, лицо мамы. Не смог взглянуть, не смог... Не смог... Только видел ступни ног в воздухе...
Каждый проводник имел свой маршрут и связь с определенной партизанской группой или отрядом. Кто-то с отрядом им. Пархоменко, кто-то, например как я, с 3-м отрядом им. Суворова Чапаевской бригады, и так далее. После войны я узнал от бывших партизан, что были группы молодых ребят, связанные с подпольщиками гетто, а поскольку у руководителей подполья в гетто - Гебелева, Смоляра, Лапидуса, Фельдмана - были прямые контакты с партизанским руководством и с главой минских подпольщиков евреем Исаем Казинцом, то эти подготовленные группы, уходившие в лес уже с оружием, сразу направлялись в определенный отряд, заранее зная, что их там ждут. Выводили из гетто ночью, через заранее приготовленные "лазы" в колючей проволоке. Немцы и полицаи, охранявшие гетто, часто устраивали засады по периметру, и многие нарывались на эти засады.
Границы партизанского края проходили в районе деревень Медвежино и Скирмантово, так называемый "перевал". Дальше этой "границы" немцы осмеливались заходить только во время больших карательных операций. В этих местах находились партизанские дозоры, там же по отрядам соединения распределяли бежавших евреев. Очень везло тем беглецам из гетто, кто попадал в партизанские отряды, в которых уже было немало евреев, ранее ушедших из гетто с оружием, например, в отряд им. Лазо, или в отряд им. Фрунзе, или в 1-й еврейский батальон 208-го партизанского полка. Больше выживали те, кто вырвался из гетто в сорок третьем году, когда уже все было ясно: где немцы, где партизаны, где возьмут еврея в отряд, где нет, а где и убьют.*
К осени 1942 года почти все гетто в Белоруссии были ликвидированы немцами, а их обитатели расстреляны, задушены, сожжены живьем... И многие проводники просто выводили людей в леса, где женщины и дети прятались и жили в землянках, погибая от холода, болезней и голода, от полицейской или немецкой, а иногда и от партизанской пули. У каждого выжившего из гетто была своя судьба и своя дорога в лес. Самое страшное ожидало тех, кто самостоятельно уходил из гетто в конце сорок первого и в начале сорок второго года - из них погибло подавляющее большинство. И не только в партизанских отрядах на поле боя, или во время немецких и полицейских облав и карательных операций... Местное население часто выдавало их немцам, и даже не за обещанный немцами пуд муки или корову. Даже когда из гетто выходили в леса первые большие вооруженные группы, составленные из молодых комсомольцев и бывших красноармейцев, такие, как группы Хаймовича, Лосика, Лапидуса, то и из этих групп выживали единицы.
У нас в отряде № 106 было несколько человек из этих групп, я помню их рассказы. И сразу после войны бывшие партизаны в разговорах между собой открыто говорили всю правду, как все было на самом деле. То, что творилось в лесах в Западной Белоруссии в 1942 году, мало кто знает. Ведь "правильных" советских партизан, которых нам потом показывали в советском кино, в лесах тогда, в первой половине 1942 года, было не так много. А вот "зеленых" маленьких отрядов по лесам шастало до черта! Кого только не было: и уголовники-мародеры, любители вольной жизни, и группы польских националистов, и отряды "окруженцев" бандитского толка, и группы беглых пленных, выжидавших, что дальше будет… Если кто-то нарывался на таких "партизан", то его судьба зачастую была плачевной. Убивали на месте. В лучшем случае могли забрать вещи и продукты, а у тех, кто шел с оружием, отобрать и винтовку, и сказать: "Вали отсюда, жиденыш!" И такое бывало в лесах вокруг Минска и западнее его довольно часто до конца 1942 года, и даже в 1943 подобное явление еще имело место.
После войны я наслушался от партизан-евреев, уходивших в леса в одиночку, об их мытарствах по дороге в отряды, и что там в лесах происходило. И если об этом рассказать правду, то ее будет очень страшно услышать. Человеческая жизнь в лесу не стоила и ломаного гроша, тем более - еврейская. И это не голословные заявления. Могу привести много примеров, с указанием фамилий, дат, названий отрядов. Только кому это сейчас надо...
Есть еще несколько аспектов. Ведь многие евреи бежали из гетто вместе с семьями, а наличие женщин и детей в отрядах ограничивало мобильность партизан, и такие семьи брали в отряды очень редко и с неохотой. Можно было услышать и такое: "Раньше ели одну бульбу, а если всех брать в отряд, то нам останется только вода от бульбы". Многие отряды в разное время действительно голодали. Везло только тем беглецам-одиночкам, кто попадал на настоящий "советский" партизанский отряд, но и там никто заранее не мог ничего предсказать. Без оружия во многие отряды вообще не принимали.
Как мне после войны рассказывали выжившие, не дай Бог было попасть, например, в 5-й отряд бригады "Железняк", в отряды Цыганкова или Шашкина, нарваться на польский отряд Армии Краевой или угодить в некоторые отряды 1-ой Минской партизанской бригады, которые славились своим негативным отношением к евреям. Там евреи долго не выживали или воевали, выдавая себя за русских по национальности. Немецкая пропаганда сделала свое дело и антисемитизмом были полностью заражены некоторые партизанские отряды и бригады.** Были ведь даже отряды, на треть составленные из бывших полицаев и солдат РОНА, перешедших на сторону партизан. Что можно было ожидать от них...
Было все... В западных районах Белоруссии часть партизан спасала евреев, были партизаны, которые сразу убивали евреев, но были и такие отряды, которые относились к евреям и ко всему происходящему с ними с полным равнодушием. Еще раз повторюсь, что такое происходило в основном только в западных районах республики. Судя по воспоминаниям бывших партизан, в партизанских бригадах, воевавших в витебских и гомельских лесах отношение к бежавшим из гетто было в основном неплохим. Очень хорошо относились к евреям партизаны-сибиряки, которых было немало среди бывших "окруженцев".
Теперь к вопросу об истории создания отряда №106 под командованием Семена Зорина. Был приказ командира партизанской зоны Чернышева о спасении в лесах еврейских женщин и детей, и согласно этого приказа из разных отрядов были выделена для создания и охраны семейного еврейского отряда группа бойцов в 18 человек, хотя, если говорить честно, этот приказ запоздал как минимум на год. В 1943 году уже почти некого было спасать, подавляющее большинство евреев в Белоруссии немцы к тому времени уже поубивали. Доброжелательность и смелое решение (подчеркнуто мной - М.С.) Чернышева и Дубова спасли жизнь сотням евреев. Но что предшествовало этим событиям...
Я не буду себя называть адъютантом Семена Зорина, но мне пришлось долго быть его личным коноводом и связным, часто находиться рядом с ним и многое узнать, и многое услышать. В разговорах в партизанских землянках неоднократно слышал от старших товарищей другую трактовку истории создания отряда - а дети в моем возрасте "впитывают как губка" все услышанное от взрослых…
Зорин командовал взводом подрывников в отряде у Семенова. Иногда пишут, что это был взвод конной разведки, но это были подрывники. Взвод состоял из польских евреев и нескольких молодых ребят из гетто. Надоело Зорину слышать, как многих беглецов из гетто убивают на дороге в партизанскую зону, и видеть еврейские трупы в лесу, взял Зорин свой взвод и откололся до отряда Семенова, заявив, что он берет под охрану еврейских женщин, стариков и детей, скрывающихся в Налибокской пуще и в Старосельских лесах, а сам выходит из подчинения командования бригады. Семенов хотел объявить Зорина "предателем", "зеленым" и " вне закона", и даже начал охоту на зоринский взвод. Эта история случайно докатилась до Чернышева, он стал разбираться в обстоятельствах и причинах ухода зоринского взвода из отряда, и тогда-то и было принято решение о создании семейного еврейского отряда. Вот такой вариант истории о создании отряда № 106 мне приходилось слышать. Сейчас вообще не разберешь, что и как было на самом деле...
Семен Натанович Зорин был нашим соседом по гетто и ушел в лес в начале 1942 года. В гетто он женился на нашей соседке, которую, кажется, звали Фаней, и одно время тоже жил в домах на улице Островского. Ему было тогда сорок лет, до войны он работал столяром. Семен Зорин был отличный командир, и только благодаря его уму и мужеству нас не раздавили каратели. Зорин был человеком решительным, резким и часто говорил партизанским командирам в лицо все, что он о них думает, особенно когда наш отряд явно подставляли на гибель во время немецких карательных операций. Большим "дипломатом" он не был, одним словом. Но Зорин был вынужден часто маневрировать со своим отрядом, спасая "семейный лагерь" от немцев, полицаев, польских легионеров и, к сожалению, от отдельных "советских" партизанских отрядов, находившихся с нами по соседству. Из Старосельских лесов и из Дзержинского района мы уходили в Налибоки, а потом, после очередной немецкой блокады, ушли в Клетище, в Ивенецкий партизанский край.
Зорин устроил несколько запасных лагерей для отряда. Он сделал все что мог, чтобы спасти евреев. Я не слышал, чтобы Зорину присваивали звание ГСС, знаю только, что его хотели представить к этому званию за боевую деятельность в качестве подрывника, но до представления на Звезду Героя дело не дошло, некоторые партизанские руководители не простили Зорину его независимости. И после войны власти давили Зорина, как могли, но деталей тех событий я вам рассказывать не буду. "Прессовали" Зорина так… Семен Зорин имел из наград только два ордена Отечественной Войны, орден Красной Звезды и партизанскую медаль. Летом сорок четвертого Зорин потерял в бою ногу, и после войны ходил на протезе. Несколько выживших "поляков" - подрывников из зоринского взвода - сразу после войны уехали в Израиль и звали своего командира к себе. В 1971 году Зорин репатриировался сюда и через несколько лет умер в почете.
Отряд № 106 делился на боевую роту, в которой к началу 1944 года было 140 вооруженных бойцов, на хозяйственную роту и на семейный лагерь, в котором было около пятисот беженцев из гетто. Отряд полностью состоял из спасшихся минских евреев, бывших городских жителей. В отряде было 150 детей-сирот, для них организовали школу в семейном лагере. В хозяйственной роте и медицинской части отряда было много специалистов, и из многих окрестных бригад к нам обращались за помощью, просили врачей, оружейников, сапожников. Привозили к нам оружие на ремонт. Помню, у Зорина был красавец конь, по прозвищу Васька, так за него партизаны давали два новых немецких пулемета. Подрывную диверсионную группу в отряде разрешили организовать только в 1944 году, после долгих и повторных просьб Зорина.
Вся диверсионная деятельность на "железке" проводилась только с разрешения руководителей партизанского края, поскольку снабжение минами, взрывчаткой и распределение участков для диверсий на железной дороге шло только через них. Боевой ротой командовали в разное время Копелевич и Тамаркин, а подрывниками были Черняк, Дулец, Тейф, Хейфиц и другие. Мне приходилось ходить на боевые операции отряда, но в основном я находился или в охранении, или в оцеплении места проведения операции. Как-то постреляли больше двадцати полицаев, но мне их убивать не дали, сказали - "молод еще!" "Своих" немцев я начал убивать, уже служа в разведке.
А как нас "подставляли"? Начинается немецкая блокада, карательная операция. Все соседние бригады, получив информацию из штаба партизанского края, тихо снимаются с мест и заблаговременно уходят из опасного района. А отряд Зорина никто о карателях не предупреждает... Такой случай первый раз произошел в Налибоках, в июле 1943 года. Мы целый месяц метались в кольце блокады, бросив всех коней, коров, и даже мешки с какими-то остатками продовольствия, с картошкой и сухарями. Прятались на болотах, детей несли через трясины на руках. Шли по грудь в болотной жиже. В отдельных местах пилили лес и делали гати до островков на болотах. Немцы шли цепями, но из-за опасности провалиться в болотную топь, каратели сбивались в кучки и шли группами, с проводниками-полицаями впереди. Кому из нас повезло попасть в "зазор" между этими группами, тот и выживал. Немецкие карательные операции у нас называли "марафоном". И так отряд подставили еще как минимум два раза.
Последний раз это случилось в июле 1944 года, во время немецкого отступления из-под Минска. Отряд не предупредили, что к нашей базе идет, как "девятый вал", большая группа отступающих с востока немцев. А ведь эта группа спокойно прошла мимо разведки соседней бригады. Хорошо, что наш передовой дозор заметил немецкую разведку. Боевая рота отряда вступила в схватку. И только когда после долгого и жестокого боя немцы стали отступать, соседняя бригада прислала к нам подкрепление.
Были еще польские отряды - это были звери. Долгое время они сохраняли определенный "нейтралитет" по отношению к "советским" партизанам, но в 1943 году очень много партизан погибло от рук этих "аковцев", и с ними началась война.*** Польские отряды Армии Краевой были объявлены "вне закона". У нас к этим полякам-легионерам из группы поручика Нуркевича, известного палача, как-то попали в плен двенадцать человек из отряда. Поляки долго мучили и избивали пленных партизан, а потом расстреляли в лесу. Поляки торопились. Двоих они не успели добить, и эти два человека, раненые, но выжившие при расстреле бойцы, добрались до отряда и рассказали партизанам об этой трагедии.
Был еврейский отряд Бельского, к нему белорусские партизаны относились иначе, чем к отряду Зорина. По поводу Бельского я могу только пересказать вам информацию, услышанную мною от бывших партизан из этого отряда. Отряд Анатолия (Тувьи) Бельского был создан в 1942 году четырьмя братьями Бельскими, бежавшими во время расстрела евреев в новогрудском гетто. Отряд сначала состоял из 17 человек. Отряд Бельского считался "польским", поскольку был полностью сформирован из "западников", евреев из Западной Белоруссии, которую присоединили к СССР только за два года до начала войны. В отряде Бельского был семейный лагерь на 800 человек, женщин и детей, и очень сильные боевые и диверсионные группы, в общей сложности примерно 450-500 партизан-бойцов. Подрывники Бельского вообще считались асами диверсий и пользовались большим уважением и авторитетом в партизанской среде.
Никто из "местных партизан" не рисковал связываться с отрядом Бельского, поскольку "польский отряд" никому ничего не прощал и мог, если надо, в одно мгновение поставить под ружье полтысячи беспощадных бойцов и вступить в бой с любой "советской" партизанской бригадой при малейшем намеке на агрессивный выпад в свой адрес. Комиссары же в отряде Бельского были, но лишь частью общепринятой "декорации", и не более того. Как мне рассказывали бойцы из этого отряда, Анатолий Бельский умел поддерживать хорошие и ровные отношения со всеми партизанами в округе, но Бельского определенно боялись - у этого отряда были "острые зубы" и отборные ребята-головорезы, польские евреи, не отличавшиеся лишней сентиментальностью. Так что "зеленые", отряды "казаков", да и "красные" партизаны должны были прежде хорошо подумать - а стоит ли им грабить продовольствие у отряда Бельского или убивать по-тихому его партизан или евреев из семейного лагеря.
Отряд Бельского ставил перед собой две конкретные задачи - спасать еврейское гражданское население и уничтожать немцев и полицаев, и сметал на своем пути всех, кто как-то мешал ему осуществлять эти задачи. В конце войны почти все партизаны Бельского ушли в Польшу, и в СССР из состава его отряда имени Калинина мало кто остался. Вообще, правду о партизанской войне в Западной Белоруссии до сих пор мало кто знает. И, наверное, уже не узнает никогда...
Запись и литературная обработка Г. Койфман (Израиль)
---------------------------------------------------------------------------------------------------------
* В качестве примера можно привести состав партизанских отрядов Лидской зоны (север Западной Белоруссии): местные жителе (неевреи) - 2404 чел, евреи, бежавшие из гетто - 1196 чел, военнослужащие КА, бежавшие из плена и "окруженцы" - 854 чел, бывшие "полицаи" - 313 чел., диверсанты, переброшенные через линию фронта - 67 чел.
** Стоит отметить, что среди командиров и комиссаров партизанских отрядов и бригад Западной Белоруссии были десятки евреев (как из числа местных жителей, так и из кадровых командиров Красной Армии, попавших в "котлы" 41-го года), но даже это не помогло сбить волну яростного антисемитизма, вызревавшего столетиями и резко обострившегося за неполных два года нахождения Западной Белоруссии в "братской семье советских народов".
*** Не подвергая сомнению свидетельства очевидца и участника событий, следует все же отметить несколько моментов. Во-первых, эпитет "звери" мог быть применен ко всем без исключениям участникам гражданской войны в Белоруссии (красным, белым, зеленым, черным). Во-вторых, 30 июля 1941 г. было подписано официальное соглашение между правительством СССР и правительством Польши в эмиграции, в соответствии с которым территориальные изменения в Польше, произведенные в сентябре 1939 г. было признаны утратившими силу. С этого момента никакой "Западной Белоруссии" более не могло быть - была восточная Польша, временно оккупированная немецкой армией. Разумеется, Сталин пошел на это соглашение только под давлением своих новых, внезапно появившихся, западных союзников, и органы НКВД, фактически руководившие партизанским движением, продолжали относиться к отрядам польской партизанской Армии Краевой, как к "бело-бандитам", действующим на советской территории. До весны 1943 г. еще сохранялся некий, очень хрупкий нейтралитет. После того, как в апреле 1943 г. Сталин разорвал советско-польское соглашение (формальным поводом стала реакция "лондонского" правительства Сикорского на Катынь), советское командование взяло курс на тотальное уничтожение Армии Краевой. Ответная реакция польских "лесных командиров" не заставила себя долго ждать, и взаимное озверение получило еще один дополнительный импульс.
Источник: http://www.iremember.ru/partizani/okun-leonid-isaakovich.html
