22.08.11
"Накануне Ельцин назвал ряд фамилий на пост премьера..." (интервью с Русланом Хасбулатовым)
«СП»: – Руслан Имранович, почему комитет, который отстаивал идею целостности СССР, не нашел поддержки у народа?
– ГКЧП был всецело затеей КГБ. Естественно, политические акции, связанные с КГБ, заранее были обречены на неуспех и поражение. Так что дело не в каких-то ошибках. ГКЧП осуществляло свои благородные вроде бы цели – негодными, неконституционными средствами. Поэтому для истинных демократов другого пути быть не могло, кроме как решительно выступить против этой акции.
И напрасно ГКЧП обвиняют в том, что они плохо подготовились, что у них не было политической воли. Что означают эти упреки? Что они должны были расстреливать мирных людей?! Да была там воля. Но они остановились на краю пропасти, не стали применять вооруженную силу против безоружных. Это делает им честь. Поэтому я был с самого начала сторонником того, чтобы не наказывать жестоко членов ГКЧП. Хватит последствий, которые они причинили своим выступлением.
Что касается наших действий, руководства Российской Федерацией… Основная сила, которая подавила ГКЧП, был не Ельцин, – со своими двумя десятками помощников и десятком милиционеров, которых привел Баранников (Виктор Баранников, на тот момент – глава МВД РСФСР. 4 октября 1993 года был взят под стражу по обвинению в организации массовых беспорядков, в тот же день уволен со службы и отправлен в Лефортово. В феврале 1994-го амнистирован решением Госдумы. В 1995-м – умер от инсульта, – «СП»). Основная сила – Верховный Совет, депутаты, которые сумели мобилизовать в этих сложных условиях выступления москвичей. Благодаря огромному желанию москвичей не допустить развязки – благодаря народу, горожанам, – мы сумели четко организовать сопротивление. Мы объявили войну ГКЧП, и заставили комитет капитулировать.
Так что через 20 лет у меня оценки не изменились. Только ситуация стала потом более трагичной: через два года Ельцин сам стал в тысячу раз худшим гэкачепистом – расстрелял парламент. Он-то не колебался, потому что был безответственный, жестокий, абсолютно лишенный нравственного, морального элемента в своей деятельности человек.
«СП»: – Он был более решительным, чем ГКЧП?
- Ну, знаете, Нерон был еще более решительным, когда сжег Рим.
«СП»: – Кстати, по поводу нерешительности. «Альфа» не стала захватывать Ельцина в Архангельском, в армии был раскол в отношении ГКЧП – о чем это говорит?
– На Ельцине свет клином не сошелся. В списке тех, кого ГКЧП планировал арестовать, на втором месте стоял ваш покорный слуга, был в списке и еще десяток людей. «Альфа» не стала захватывать, потому что не было приказа. Если был бы приказ, на стороне ГКЧП выступил бы и Грачев, и Лебедь, и нынешний губернатор Подмосковья Борис Громов. Они ждали приказа, а приказа не было.
«СП»: – Почему?
- Язов, хотя и участвовал в ГКЧП, хотя и его сумел обхитрить пройдоха Крючков, – все равно колебался. Он не был склонен применять оружие. А его первый заместитель – второе лицо в Минобороны, авторитетный генерал Ачалов – прямо мне сказал (мы встречались вечером): «Руслан Имранович, наша армия, пока Язов и я руководим ею, не будет стрелять в народ».
«СП»: – Можно ли сказать, что руководил ГКЧП, прежде всего, Крючков, что он был серым кардиналом?
– Я не знаю, с какой стати возвеличивают Крючкова. Возможно, чекистам кажется, что он был каким-то идеалом. На самом деле, он был бюрократом системы. Зануда, без царя в голове. Если у него были серьезные соображения, если он с чем-то был не согласен, надо было выражать несогласие законным образом. На Верховном Совете, в парламенте, на правительстве выступить, публично о своей позиции заявить. А не действовать такими, знаете, традиционно-чекистскими методами, заговорщицкими.
«СП»: – Говорят, в КГБ исследовали, какой будет реакция народа на введение чрезвычайного положения…
– Не исследовали. Они внушили себе, что их поддержат. Все-таки в горбачевских реформах есть мощные стороны. Это реальная свобода, демократия, гласность, фактическое уничтожение цензуры. И люди поверили в эти реформы, захотели стать свободными.
Могу показать это на примере себя самого. Когда я избирался народным депутатом России от Грозненского национально-территориального избирательного округа, моими противниками были секретарь обкома, директор завода, партбоссы. Но люди поднялись за меня! Кстати, все мои денежные расходы на избирательную кампанию составили двухмесячную ставку зарплаты профессора.
Это была реальная демократия, и люди, конечно, не хотели какому-то ГКЧП вручать свою судьбу. Да, Горбачев к тому времени имел не очень высокий рейтинг, люди были недовольны. Но все понимали: Горбачев – законный президент. Если есть к нему претензии – выступайте: у вас есть возможности, вы сами – большие люди. А методы ГКЧП, свойственные сталинизму, сразу дурно запахли. И люди, конечно, с этим вовсе не хотели смириться.
«СП»: – Правда ли, как говорил впоследствии Ельцин, что Горбачев, фактически, знал, что возможен переворот?
– Ерунда, ничего он не знал. Ельцин это говорил, чтобы оправдать свои преступления, которые были еще больше, чем преступления Горбачева.
«СП»: – Какие ваши самые драматичные воспоминания о ГКЧП?
– Самыми драматичными были две ситуации. Первая – начало переворота. 19 августа я был в Архангельском, потому что накануне ночью встречал Ельцина, который возвращался от Назарбаева. И вот в начале восьмого утра – скупые сообщения, что Горбачев заболел и власть перешла к Янаеву, потом – «Лебединое озеро».
Я сразу понял, что это – переворот. Я тут же бросился в дом к Ельциным, и застал Бориса Николаевича в глубоком трансе, глубокой растерянности. Он мне прямо сказал: «Ну вот, мы проиграли. Сейчас сюда придут люди Крючкова, нас арестуют». Я был возмущен. Я сказал ему, что мы два года боролись за определенные идеи и ценности, а вы сразу же сдаетесь. Так не годится, надо драться! Давайте поднимем людей, узнаем реакцию других лидеров союзных республик! Звоните Назарбаеву, Кравчуку, а я сейчас созову наших соратников…
В общем, мы начали действовать организованно. Эта растерянность Ельцина запомнилась надолго.
А второй момент – трагический, в буквальном смысле – это когда в ночь с 20 на 21 августа Ельцин хотел сбежать в американское посольство. Причем, он пригласил меня: «Машина уже стоит, а через час будет штурм – я точно знаю, что отдан приказ расстрелять и вас, и меня. Но мы сейчас скроемся в американском посольстве, в мире поднимется шум, и через несколько недель мы вернемся к власти». Это его слова, сказанные в присутствии помощников. Разговор происходил в гараже «Белого дома», туда меня затащил Коржаков – заглянул в мой кабинет, и сказал, что президент приглашает.
Кстати, в кабинете в этот момент находились Лужков и Попов, которые, опасаясь ареста, перебрались к нам в «Белый дом». Это я к слову о том, что ни Лужков, ни Попов не принимали участия в подавлении ГКЧП, они даже не входили в наш штаб. Весь центр подавления находился в «Белом доме» – парламентском центре…
Так вот, ехать в американское посольство я решительно отказался. Я сказал: «Борис Николаевич, вы у нас единственный президент, ваша жизнь дорога – езжайте в американское посольство. А у меня здесь – 500 депутатов, которые борются с ГКЧП. И, надеюсь, мы победим». Я повернулся, нажал на кнопку вызова лифта, сел в лифт и поехал наверх.
Ельцин потом сказал: ну, когда вы отказались, я не мог один уехать…
Минуты, когда я шел один, в голове было черт знает что: как объяснить людям, что президент сбежал а американское посольство?! Для меня это были самые тяжелые минуты за мою жизнь до этого периода. Эти эпизоды и показывают, кто действительно организовывал сопротивление, а кто воспользовался плодами этой… не могу сказать – победы.
Это была пиррова победа. Я и тогда понимал: сокрушение ГКЧП ничего не означало в плане укрепления СССР. Наоборот, союзные республики, напуганные такими акциями в союзном центре, еще с большей силой будут стремиться выйти из состава СССР.
«СП»: – А вы были против развала Союза?
- Конечно, против. Люди, которые выступали за развал, казались мне дикарями. Не было никаких оснований расчленять Советский Союз. Другое дело, требовались серьезные реформы, децентрализация. У нас, например, у Российской Федерации, не было возможности самостоятельно осуществлять какие-либо экономические реформы. Все более-менее крупные заводы и фабрики подчинялись союзному центру, Госплану, ведомствам, правительству СССР. Мы не могли организовывать свои подходы, чтобы выводить огромные территории из кризиса. Такая же ситуация была в других союзных республиках – вот о чем шла речь!
«СП»: – Чем вам запомнился момент возвращения Горбачева из Фороса?
- Мы встретились в кабинете у Ельцина, втроем, и часа два обсуждали ситуацию. Я сразу увидел и понял – это другой Горбачев. Он был морально сломлен и деморализован. Поэтому последующие два-три месяца он стал заложником, буквально пленником Ельцина.
Горбачев ничего не мог делать. Он не сформировал даже союзное правительство, не сумел использовать трибуну союзного парламента, чтобы укрепить позиции СССР. Опять начал латать и перелатывать мелкие пункты своего союзного договора (договор о ССГ – союзе суверенных государств, – в который должны были войти Россия, Белоруссия, Казахстан и Узбекистан, – «СП»), в то время как надо было создать сильные органы управления, вовлечь в союзное правительство сильных людей.
Горбачев был сломан. И потому, когда он выступал у нас в парламенте, его буквально уничтожали – с одной стороны, депутаты, с другой издевался Ельцин. Однажды мне даже пришлось вмешаться: давайте, говорю Ельцину, заканчивать заседание! «Почему?» Не видите, что ли – достаточно этого спектакля. Вам что, не жалко Горбачева? Он так усмехнулся, но согласился: будем заканчивать.
«СП»: – Ваши пути с Ельциным уже тогда разошлись, или в тот момент вы его воспринимали еще как союзника?
- Я принимал его полностью - как соратника, как своего руководителя. Все-таки, два года я был у него первым замом, я был верный и надежный, и в этот период тоже. Я простил, что он испугался и хотел сбежать в американское посольство, я сам искал какие-то моменты оправданий ему. Тогда было все нормально – были какие-то штрихи, но они не имели значения.
Расхождение началось с того, как Ельцин стал формировать органы власти. Ведь два месяца после ГКЧП не было ни правительства союзного, ни российского – Ельцин разогнал правительство Силаева (кстати, без разрешения Верховного Совета, на что не имел права). Естественно, я требовал от него, чтобы он как можно быстрее назвал мне главу правительства. Фактически, мне пришлось президиум Верховного Совета превратить в правительство, которое бы управляло делами. Надо было руководить, потому что регионы привыкли работать по указке из Москвы.
Наконец, ночью, накануне съезда, Ельцин назвал ряд фамилий на пост премьера, в том числе – Святослава Федорова. Я был в восторге, и сказал, что Федорова мы поддержим. И вдруг на съезде Ельцин говорит, что сам будет руководить правительством, и у него будут заместители – Бурбулис и Гайдар.
Возмущению парламента не было предела. Кто такой Гайдар? Журналист из журнала «Коммунист», потом – редактор отдела экономики в газете «Правда». Ну, внук какого-то бывшего легендарного Гайдара. Ну, что с того, что внук, сам-то он кто – никто! И Бурбулис – никто! Если Ельцин в самые ответственные минуты назначает вот таких людей – как тут не разойтись!
Из уважения к нему, с огромными трудностями я провел эти кандидатуры через Верховный Совет. Но когда они стали предлагать совершенно разрушительные модели – Вашингтонский консенсус, неолиберальные реформы, абсолютную приватизацию в один день, свободу цен… Я – профессиональный экономист, и знал, к каким последствиям все это приведет. Вот отсюда, с вопроса об экономической политике, начались наши распри с Ельциным.
«СП»: – Как вы оцениваете, какую страну построили после победы над ГКЧП?
– Сегодня мы видим плоды той ельцинской политики. Все 1990-е годы в России – да и в других странах СНГ по примеру России – осуществлялась деиндустриализация. В результате сегодня мы имеем один актив – нефть и газ. А если мировые цены на нефть упадут, куда нам деваться? У нас же вся машиностроительная база исчезла…
Говорят, мы сейчас экспортируем много зерна. А почему мы вывозим зерно? Да потому, что в 10 раз стало меньше крупного рогатого скота – по сравнению с 1990 годом. Мы завозим со всего мира не только ширпотреб, но и продовольствие. Это значит, нас крепко держит за горло мировой рынок. И все – благодаря политике Ельцина, которую потом успешно продолжил Путин.
Источник: http://svpressa.ru/politic/article/46946/
