23.09.08
А. Киличенков. Рецензия на книгу М.Солонина "22 июня, или Когда началась ВОВ?"
Зачем историк берется за перо? Зачем публикует свой труд? Мотивация в каждом отдельном случае, разумеется, может быть разной, но в основе ее лежит одно – желание поделиться с читателем своим открытием, плодами собственного осмысления прошлого. Поэтому необходимо сразу сказать, что читателю, настроившемуся на встречу с серьезным научным трудом, лучше отложить книгу М.С. Солонина, ибо его ждет встреча с сенсацией. Точнее, претензией на сенсацию. Об этом прямо сказано в аннотации: «сенсационная и скандальная книга Марка Солонина». Об этом же еще более красноречиво свидетельствует фрагмент интервью Виктора Суворова (В. Резуна) израильскому радио: «Когда я читал его книгу, я понимал чувства Сальери. У меня текли слезы – я думал: отчего же я вот до этого не дошел?.. Мне кажется, что Марк Солонин совершил научный подвиг…».
Нельзя не отдать должное и автору, и издательству. Книга начинается почти с детективной интриги: автор напрочь отметает даже намеки на сенсацию. Более того, прямо заявляет: «Сенсаций не будет» (с. 22). Бесконечно уважая читателя, он советует ему набраться терпения, поскольку военная история «не терпит суетливой поспешности», а читателя ждет плод 15-летней работы, 138 тысяч слов текста, «перенасыщенного цифрами, датами, номерами дивизий, калибрами танковых пушек» и т.д. Интрига достигает кульминационной остроты, когда автор обрушивает все обещанные калибры на своего «плачущего Сальери» – Суворова (Резуна), обвиняя последнего в «сотворении новых мифов, преднамеренной литературной мистификации» (с. 19).
Но очень скоро выясняется, что весь этот праведный гнев автора 15-летнего труда по поводу «бредовых видений В. Суворова» (с. 139) – лишь один из «эффектных» приемов творения «сенсации и скандала». Оказывается, вся эта начальная антиномия «Солонин–Резун» идеально укладывается в схему «побежденному учителю от победителя-ученика», что и объясняет восторги первого, практически не заметившего «уничтожающих ударов» второго.
Основанием для такой констатации стал анализ главной идеи Солонина и примененной им системы аргументации.
Основу авторской трактовки начала Великой Отечественной войны составили следующие идеи:
1. Великая Отечественная война началась для Советского Союза не 22 июня, а раньше, в соответствии с так называемым планом «Гроза»;
2. Истинная причина катастрофического разгрома Красной армии в приграничных сражениях заключалась в массовом нежелании советских солдат и офицеров воевать за сталинский режим;
3. Советский Союз смог победить только после перелома в настроениях советского общества, увидевшего в гитлеровском нашествии прямую угрозу своему существованию.
Это, так сказать, квинтэссенция, «сухой остаток», результат усилий, но не автора, а читателя. И, должно заметить, усилий немалых. Чтобы выделить эти основные авторские суждения, приходится в буквальном смысле продираться сквозь авторское многословие, сверхобильное цитирование и ничем не обоснованное загромождение текста завалами технической информации, к тому же неоднократно повторяемой без всякого видимого смысла. Словом, авторский совет читателю «набраться терпения» оказался более чем уместным. Тем более, что М. Солонин не утруждает себя такими «учеными» архаизмами, как постановка цели и задач исследования. Введение он отводит куда более важному для него пространному выяснению «сложнородственных» отношений с Суворовым (Резуном). Цель исследования удалось обнаружить лишь на стр. 363: «…Мы пытаемся разобраться… почему огромная вооруженная до зубов, многократно превосходящая в численности своего противника РККА была за несколько недель разбита, разгромлена и отброшена на сотни километров…» Не менее значимой автору представляется необходимость «остановиться перед каждым “общеизвестным”, “само собой разумеющимся”, ставшим привычным, как растоптанные тапочки, утверждением, для того чтобы узнать – а что же на самом деле скрывается за этими устоявшимися мифами?» (с. 22).
Первым делом М. Солонин берется за самый «устоявшийся миф» – начало Великой Отечественной войны 22 июня 1941 г. Автор полагает и приводит тому доказательства, что война началась раньше: «И только несколько десятков человек во всей огромной стране знали, что первый из большой серии могучих сталинских ударов, запланированных на лето 1941 года, уже начался. В тот самый день 17 июня…» (с. 23).
Попытаемся разобраться в авторской системе доказательств этого «несенсационного» утверждения. Но эту аналитику необходимо предварить очень краткой характеристикой авторской «методологии». Исследователь, замысливший совершить историческое открытие, равно как и опровергнуть существующие взгляды, не может обойтись без первоисточника, то есть без архивных документов. Для историка это аксиома. И автор вроде бы с этим соглашается: «Между тем историк без архивов – это все равно, что авиаконструктор без аэродинамической трубы: можно умничать на кухне и рисовать самолетики, но без испытаний самолет не построишь». Но отчего же тогда в книге М. Солонина нет ни одной ссылки на архивный документ? Все просто – «свободного доступа к архивам – в частности, к основному, Центральному, архиву МО в подмосковном Подольске – по-прежнему нет. Архив находится в ведении Минобороны, а стало быть, доступ в него простым смертным закрыт» (Солонин М. У нас было две войны // Огонёк. 2006. № 25). Оставим это утверждение целиком на совести автора (к чему, увы, придется прибегнуть еще не раз), отметив лишь, что он, видимо, и не пытался получить доступ в ЦАМО, в читальном зале которого работает немало таких же «простых смертных», как и он сам.
Вместо этого М. Солонин, судя по всему, предпочел следовать принципу: «Если архивы закрыты – значит, все можно!» То есть и опубликованных источников вполне достаточно, и обходиться с ними можно, как с собственными старыми газетами: хочу – вырежу для «истории», хочу – вырву для какой другой нужды, хочу – выкину.
Гипотеза о начале Великой Отечественной войны 17 июня основывается им на факте переброски 17 – 22 июня 1-й танковой дивизии 1-го механизированного корпуса из-под Ленинграда в местечко Алакуртти Мурманской области в сочетании с одновременным выездом в этот же район группы офицеров Ленинградского военного округа во главе с его командующим генерал-лейтенантом М.М. Поповым. Но можно ли считать переброску всего лишь одной дивизии в пределах одного и того же военного округа началом войны? Оказывается, можно. Для этого нужно лишь прибегнуть к одному из авторских методов, который можно назвать «логика наоборот». Вначале автор задается вопросом: «…неужели танковую дивизию везли за тридевять земель» для усиления обороны и «для того, чтобы разодрать ее там на мелкие группы и действовать отдельными машинами из засад»? Но это представляется ему совершенно нелогичным, поскольку «для укрепления обороны гораздо проще и эффективнее было бы в тех же самых эшелонах перебросить в Заполярье десяток тяжелых артиллерийских полков РГК, да и поставить в засады не легкие танки, вооруженные “сорокапяткой” (осколочный снаряд которой весил 1,4 кг), а тяжелые гаубицы калибра 152 или, еще лучше, – 203 мм» (с. 43).
Здесь нельзя не обратить внимание на компетенцию исследователя, уверенного в том, что 203-мм гаубицу весом 17,7 т. и скорострельностью 1 выстрел/мин, которую невозможно развернуть без тягача, вполне можно поставить в засаду. А вот танк, вооруженный пушкой и пулеметом, – нельзя. Стоит отметить, что автор сам описывает успешные действия советских танков, вооруженных 45-мм пушкой, именно из засад (с. 130). Но более всего впечатляет логика автора: дескать, если гаубицы эффективнее в обороне, чем танки, значит 1-я танковая дивизия оказалась «в лесотундре» для нападения на Финляндию! (с. 44).
Но что-то в этой оригинальной аргументации, видимо, смутило и самого автора, решившего на всякий случай процитировать текст «изумительно красивого Плана» нападения на Финляндию. Знакомство с пространной цитатой позволяет заключить: «планом нападения на Финляндию» автор считает опубликованную в сборнике «1941 год» (Кн. 1. М., 1998) «Записку наркома обороны СССР и начальника генштаба Красной Армии в ЦК ВКП(б) – И.В. Сталину и В.М. Молотову о соображениях по развертыванию вооруженных сил Красной Армии на случай войны с Финляндией». Любому исследователю ясно, что «Записка о…» есть лишь рабочий документ, некий проект, подлежащий обсуждению и утверждению. То есть М. Солонин строит всю свою гипотезу, ссылаясь на никем не утвержденный и никем не подписанный проект документа. Не является таким планом и другой документ, на который он ссылается, называя его «директивой наркома Тимошенко командованию ЛенВО о подготовке войны с Финляндией». Судя по формулировке, автор вполне допускает мысль, будто план войны одного государства с другим готовится командованием приграничного округа. В действительности этот документ называется «Директива НКО СССР и генштаба Красной Армии командующему войсками Ленинградского военного округа», которой нарком приказывал командованию округа «приступить к разработке плана оперативного развертывания войск Северо-Западного фронта» (с. 44).
На этом можно бы и закончить анализ этой части книги, но хотелось бы обратить внимание еще на один часто используемый автором прием. Подкрепляя свою гипотезу о реализации плана нападения СССР на Финляндию, автор подробно описывает удар авиации Северного фронта по объектам на финской территории 25 июня 1941 г., цитируя мемуары главного маршала авиации А.А. Новикова (с. 53–54). Ссылка на воспоминания маршала приведена для пущего убеждения читателя в том, что этот налет был частью плана войны с Финляндией и объекты этого налета были определены еще до войны (с. 68). Однако автор цитирует источник выборочно, беззастенчиво «опуская» те его части, которые противоречат его идее. Он совершенно не считает нужным хоть как-то откомментировать ту часть воспоминаний А.А. Новикова, где маршал пишет, что план этой бомбардировки возник после начала войны: «Нужно было принимать срочные меры, чтобы избавить Ленинград от участи городов, подвергшихся яростной бомбардировке в первые же часы войны. Такими мерами могли быть наши активные действия в воздухе… На другой день (23 июня. – А. К.) я доложил о нашем плане генералу Попову (Командующий фронтом. – А. К.). Маркиан Михайлович согласился с нами, но сказал, что прежде этот вопрос надо согласовать с Москвой, так как приказ о запрещении налетов на Румынию и Финляндию еще в силе. В тот же день он позвонил маршалу Тимошенко. Нарком проконсультировался в еще более высоких инстанциях, и разрешение было получено» (Новиков А.А. В небе Ленинграда. М., 1970. С. 51).
Подобное изложение своих взглядов М. Солонин называет «повествованием… на твердом основании фактов и документов» (с. 67). Невольно возникает вопрос: а что же тогда называть авторским допущением? М. Солонин дает пример и этого рода, выдвигая свой оригинальный вариант действий советского руководства в начале войны, позволявший «с вероятностью, близкой к 100 %» избежать новой советско-финляндской войны и блокады Ленинграда. Для этого нужно было «всего лишь» принять при посредничестве «новых, неожиданных союзников США и Британской империи… компромиссное решение территориального вопроса», то есть вернуть Финляндии захваченное в 1940 г. (с. 80). По убеждению автора, этот договор мог бы изменить весь ход войны на северном фланге. Переброска войска из-под Ленинграда могла увеличить группировку Красной армии в Прибалтике в два раза, не допустить немцев до Ленинграда, избежать его блокады. В самом худшем варианте все равно оставалась возможность снабжать город «американской тушенкой и яичным порошком» через порты нейтральной Швеции и Финляндии (с. 81).
По своей сути, это не что иное, как полное «освобождение» автора еще от одного «архаизма» – необходимости увязывать свои авторские гипотезы с реальной исторической ситуацией. Никакой возможности посредничества новообретенных союзников – Англии и США – в заключении договора с Финляндией до 22 июня не существовало, поскольку союзниками они стали лишь после нападения Германии на СССР – 12 июля 1941 г. и 29 января 1942 г. соответственно. Кроме того, вся предвоенная политика советского руководства полностью исключала подобное, поскольку не существовало никаких мыслимых стимулов, могущих подтолкнуть Сталина к такому «походу в Каноссу».
Важнейший показатель готовности начать войну первым – завершенная мобилизация вооруженных сил. В отечественной историографии господствует точка зрения, согласно которой Красная армия завершить мобилизацию не успела, что и стало одной из предпосылок катастрофы на границе. Но М. Солонин берется опровергнуть и это «привычное, как растоптанные тапочки, утверждение». Для начала он, ссылаясь на издание «1941 год – уроки и выводы», пишет: «В 103 стрелковых дивизиях приграничных округов численность личного состава была доведена: “21 дивизии – до 14 тыс. человек, 72 дивизий – до 12 тыс. человек и 6 стрелковых дивизий – до 11 тыс. человек”» (с. 239) Любой читатель, увидевший ссылку на солидный труд специалистов по военной истории и не поленившийся подсчитать общее количество дивизий, будет уверен, что 98 дивизий из 103 были фактических укомплектованы по штатам военного времени. Но если все-таки обратиться к указанному труду, то легко обнаружить, что М. Солонин и в этом случае «некорректно цитирует источник». Приведем цитату в ее начальном виде: «В апреле – мае 1941 г. Наркомат обороны и Генеральный штаб… начали проводить с согласия правительства скрытное отмобилизование военнообязанных запаса под прикрытием “больших учебных сборов”… Эти мероприятия позволили усилить половину всех стрелковых дивизий (99 из 198), предназначенных в основном для действий на Западе. При этом состав стрелковых дивизий приграничных округов при штатной численности 14 483 человека был доведен: 21 дивизии – до 14 тыс. человек, 72 дивизий – до 12 тыс. человек и 6 стрелковых дивизий – до 11 тыс. человек…» И это еще не все. Читаем дальше: «…Cоединения и части не укомплектовывались до штатной численности автомобилями, тракторами и лошадьми. Их полная готовность к боевым действиям снижалась и определялась временем поступления техники из народного хозяйства уже после начала войны» (1941 год – уроки и выводы. М., 1992. C. 82–83).
Не в силах игнорировать очевидную нехватку техники в составе соединений Красной армии накануне 22 июня М. Солонин очень просто решает и эту проблему на примере 37-й танковой дивизии 15-го мехкорпуса Киевского особого военного округа. По его мнению, вместо тракторов и тягачей вполне можно было использовать… танки! «Каждый из этих танков (239 танков БТ и 32 Т-34) мог быть использован в качестве гусеничного тягача, причем тягача более мощного и быстроходного, нежели тогдашние трактора» (с. 244). Видимо, автор (инженер по образованию) искренне полагает, что танк отличается от трактора только наличием пушки и пулеметов. Хотелось бы узнать, как автор представляет себе состояние трехступенчатой коробки перемены передач того же БТ-7 после нескольких подъемов и спусков на марше с 4,5-тонной гаубицей М-10 на прицепе.
Следующее ключевое звено в концепции М. Солонина – трактовка причин поражения Красной армии в сражениях начального периода войны.
Верный себе, он начал с разгрома очередного «мифа». Методика разоблачения мифа – все та же, позаимствованная у «учителя-антагониста» Суворова (Резуна). Для начала формулируется некая заранее неверная посылка, затем она приписывается «советским историкам», конечно же безымянным, после чего блистательно, с нескрываемым сарказмом, истаптывается в прах. «За что люблю советских “историков”, так это за стойкость и находчивость. Мы еще и вопрос не успели задать, как у них уже и ответ готов: “советские танки были ненадежные, примитивные, изношенные, с выработанными моторесурсами, одним словом – стальные гробы…” Такое объяснение, вероятно, покажется правдоподобным современному россиянину, привыкшему к тому, что и розетки, и шнуры, и лампочки Россия закупает в высокоразвитой Малайзии…» (с. 291). Превосходство советских танков над техникой вермахта М. Солонин доказывает весьма нестандартно, вовсе не прибегая к обещанным им в начале «калибрам танковых пушек», а ссылаясь на мнение зарубежных специалистов. Он приводит многословные цитаты из отчетов немецких инженеров, посетивших в 1933 г. авиационный завод, авиамоторный завод, химкомбинат (?!!) и Харьковский тракторный, дополняя их положительными отзывами американских инженеров о Т-34 и КВ (с. 292–293). А поскольку американские инженеры все же весьма нелестно отозвались о качестве некоторых узлов советских танков, автор легко и изящно парировал этот выпад, напомнив читателю, что советские танкисты не любили поставляемые по ленд-лизу американские танки «Шерман» (с. 294).
В том же духе М. Солонин рушит и другой миф, «одновременно и самый абсурдный, и самый укорененный», – миф о господстве немецкой авиации в воздухе в первые дни войны. Для большей убедительности он отступает от принципиального обезличивания своих оппонентов: «Любая Марьиванна с кафедры новейшей истории, не умеющая отличить патрон от понтона и танк от трака, рассказывает своим студентам про то, что “немецкая авиация с первых дней войны захватила господство в воздухе” с нерассуждающей уверенностью…» (с. 153). Здесь с «разрушителем мифов» отчасти можно согласиться: это утверждение, действительно, можно встретить практически во всех воспоминаниях участников войны, исследованиях ее начального периода и учебной литературе. Отчего попытка открыть истину выглядит поистине интригующей. Из имманентного уважения к 15-летнему труду все же возникает предположение, что автор обобщил колоссальный эмпирический материал, позволивший сравнить уровень ежедневных потерь советской и немецкой авиации в воздухе и на земле, равно как и потери наземных частей обеих сторон от ударов с воздуха, что и дало ему возможность опровергнуть устоявшееся суждение.
Но нет. М. Солонин предпочитает уже испытанный метод подмены одного тезиса другим с последующей экстраполяцией полученных результатов. Для начала он приводит весьма скромные результаты ударов авиации одного из советских авиакорпусов по немецким войскам 25 июня 1941 г. Затем указывает на превосходство ударных возможностей советских штурмовиков ИЛ-2 над возможностями немецкого Ю-87. И в завершение ссылается на данные о потерях советских средних танков за весь период войны. Они составили 4 % от воздействия авиации, 88 % – артиллерии, 8 % – потери от мин (с. 153–164). И чтобы уж совсем никаких сомнений не оставалось, он подкрепляет свою мысль свидетельством участника событий: «Потери от авиационных бомбардировок и пулеметного обстрела с воздуха, несмотря на низкие высоты и абсолютное господство авиации противника, оказались очень незначительными» (с. 170).
В виду полной бессмысленности дискуссии на предлагаемой основе, можно ограничиться лишь двумя замечаниями.
Первое. Экстраполяция данных о потерях от воздействия авиации противника только средних танков за все время войны на ее начальный период представляется абсолютно некорректной, поскольку основу танкового парка РККА к 22 июня 1941 г. составляли легкие танки, и в ходе войны кардинальным образом изменились возможности немецкой авиации. Кроме того, приведенные данные вызывают очень большие сомнения, так как среди причин потерь совершенно не упоминаются ни танки, ни средств ПТО пехоты, на долю фаустпатронов которой в городских боях 1944 – 1945 гг. приходилось до 70 % потерь танков. (Барятинский М. Советские танки в бою: От Т-26 до ИС-2. М., 2006. С. 338).
Второе. Еще менее корректным выглядит ссылка на доклад помощника начальника оперативного отдела штаба 2-го стрелкового корпуса капитана Гарана (Из журнала боевых действий 2-го стрелкового корпуса о боевых действиях 100-й стрелковой дивизии за период с 25 по 28 июня 1941 г. http://rkka.ru/ibibl1.htm). Спрашивается, как можно ссылаться на «незначительные потери от авиационных бомбардировок и пулеметного обстрела с воздуха» 100-й стрелковой дивизии, оборонявшей Минск, подразделения которой находились на укрепленных позициях, доказывая неэффективность действий немецкой авиации по механизированным корпусам на марше?
Разрушение всех вышеупомянутых «мифов» было необходимой предпосылкой для главного «исторического открытия» М. Солонина – выявления истинной причины катастрофы 22 июня 1941 г. Эту причину автор видит в разрушении системы управления Красной армией из-за бегства командиров с позиций: «…Повсеместно командиры Красной Армии бросили своих солдат и занялись спасением своих жен и детей» (с. 457).
Система доказательств построена автором на основе уже знакомых нам приемов. «Повсеместное бегство начальства» он не стал подкреплять какой бы то ни было статистикой. Этот факт он установил путем «логического заключения»: если качество советских танков было отменным, а действия немецкой авиации – неэффективными, значит главная причина поражений начала войны – «человеческий фактор», то есть нежелание личного состава воевать (с. 298). Причем это нежелание советских солдат и офицеров воевать автор устанавливает, используя сверхоригинальный «метод», на котором следует остановиться особо, поскольку именно он охотно тиражируется некоторыми отечественными СМИ, падкими на «сенсации» и не слишком разборчивыми в средствах привлечения читателей и слушателей, как «открытие» автора.
В оригинальности М. Солонину, действительно, не отказать. Автор, позаимствовав статистику из сборника «Гриф секретности снят» (М., 1993), сравнивает данные о потерях основных видов вооружения и боевой техники в первые полгода войны с потерями грузовиков. Цифры таковы: танков было потеряно 73 % от общего ресурса, гаубиц – 60 %, минометов – 61 % и т.д. в то время как грузовиков – всего 33,3 % (с. 297). Так вот, сравнительно небольшой процент потерь грузовиков автор объясняет тем, что «грузовик лучше подходит, чтобы на нем “перебазироваться” в глубокий тыл», а следовательно, танки и гаубицы оказались обузой для отступавшей, точнее убегающей, армии, их бросали, а грузовики берегли (с. 298). Вот такая вот исследовательская логика. Специалисты знают, что интерпретация статистических показателей, особенно их динамики, – дело крайне сложное и не всегда благодарное. Так, может, автору действительно удалось сделать некое открытие?
Попытаемся следовать авторской логике и рассмотреть другие данные, приведенные в том же сборнике. Из них следует, например, что гаубиц калибром 122 мм, и верно, было потеряно («брошено» по М. Солонину) 60 %, а вот 203-мм гаубиц, тех самых 17,7-тонных, что автор предлагал поставить в засаду, было «брошено» всего 9,1 %. Так что же, на них тоже было удобно «перебазироваться в тыл»?
Минометов, в общей сложности, действительно, было утеряно 61 %, но если доля потерь ротных 50-мм минометов весом в 10 кг составила 64 %, то тяжелых полковых 120-мм минометов весом 450 кг армия потеряла только 50 %. А это как объяснить? Ведь на миномете «перебазироваться в тыл» еще менее удобно, чем на гаубице, – не так ли, уважаемый Марк Соломонович? Или, по вашей логике, тяжелые гаубицы и минометы меньше стесняли бегущих в тыл и они нет-нет да прихватывали их с собой, предпочитая бросать их более легких собратьев?
Даже если рассмотреть динамику потерь только одних танков, то «методика» и «логика» М. Солонина разваливаются на глазах. Потерю в 1942 г. 42 % танкового парка еще как-то можно объяснить отступлением армии в ходе весенне-летней кампании. Но как быть с потерей 52 % танков в сражениях 1943 г., когда Красная армия, практически уже нигде не отступала? Выдергивать случайные, или того хуже – тенденциозно подобранные, статистические данные – прием, не имеющий ничего общего с исторической наукой. Он, в лучшем случае, заводит исследователя, а за ним и читателя, в тупик. Между тем добросовестный анализ потерь вооружений и техники Красной армии в 1941 – 1945 гг. (Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и конфликтах. М., 1993. С. 351–360.) показывает, что динамика потерь по различным видам была сходной.
Утверждение, что Красная армия в 1941 г. «разбежалась на грузовиках куда глаза глядят», необходимо М. Солонину для общей схемы, базирующейся на его убеждении в том, что и Красная армия, и сталинский режим в целом держались исключительно на страхе. А «вместе со сбежавшим начальством ушел страх, – Красная Армия, великая и ужасная, стала стремительно и неудержимо разваливаться. Как бочка, с которой сбили обручи» (с. 479). Этот образ, кстати, был использован автором в названии первого варианта своей книги, изданной в Украине (Солонин М.С. Бочка и обручи, или Когда началась Великая Отечественная война. Дрогобыч, 2004).
Тут хотелось бы обратить внимание М. Солонина на события мая–июня 1940 г., когда начавшийся блицкриг вермахта на Западном фронте вызвал практически идентичный эффект в армиях союзников. И хотя эти страны в межвоенный период не знали ужасов тоталитаризма, и «бочки» этих государств не стягивали «обручи страха», дороги отступавших армий точно так же были усеяны тысячами брошенных танков, орудий, автомашин, и точно также в плен сдавались десятки тысяч французов, бельгийцев, голландцев. В общем – вот, уважаемый Марк Соломонович, еще одни «растоптанные тапочки», вполне достойные того, чтобы вам «остановиться», приложить свою оригинальную методику и открыть читателю, «что же на самом деле скрывается за этими устоявшимися мифами».
Завершая знакомство с книгой М. Солонина, вынуждены заключить: как бы автор не открещивался от единокровного родства с Суворовым (Резуном), но оценку последнего, назвавшего труд М. Солонина «золотым кирпичом в фундаменте той истории войны, которая когда-то будет написана», нельзя не признать наиболее точной. Добавив лишь: «история» эта уже пишется самим Суворовым (Резуном) «со товарищи». И методология, и методика этой «истории» так же далеки от науки, как и ее цели. Но, если цели В. Суворова (Резуна) достаточно очевидны (он никогда их не скрывал), то относительно мотивации М. Солонина остается предположить, что его «исследование» – суть очередной коммерческий проект, продукт «коммерческой истории». На эту мысль наводит и растиражированность трудов автора (книга «22 июня» выпущена уже третьим изданием). И броская недобросовестная реклама («В сенсационной и скандальной книге… на основе данных, извлеченных из ранее засекреченных документов…»). И, наконец, то, что автор оказался весьма востребован российскими СМИ – радиостанция «Эхо Москвы» за половину 2006 г. пять (!) раз приглашала М. Солонина в эфир. Свои страницы ему предоставили газета «Взгляд» и журнал «Огонек» – вероятно, тоскующий по своей былой и в те времена вполне заслуженной популярности.
Казалось бы, любого вдумчивого читателя, и уж во всяком случае, профессионального журналиста, взявшегося транслировать «исторические открытия» М. Солонина российскому читателю, должна была насторожить хотя бы необычная лексика автора, не чурающегося таких оборотов как «откровения бывших сталинских холуев» (с. 22), «корифаны (?!) советской исторической науки» (с. 198), «первого обезоруживающего удара в натуре не было» (с. 237). Равно как и странное самопозиционирование автора, совершающего свои «научные экзерсисы» в полном историографической вакууме, что в лучшем случае свидетельствует о полном незнании современной отечественной историографии, в худшем – о полном неуважении к историкам. Насторожить журналистов должны были и уж очень нелестные отзывы в Интернет-сообществе.
Но несмотря на эти очень тревожные и вполне узнаваемые симптомы очередной исторической халтуры, иные журналисты приняли нового исследователя «на ура». Отзывы об исследованиях Солонина – один лестнее другого. Известный журналист, специалист по истории психологии Леонид Радзиховский высказался так: «…Осталось ощущение большого и добросовестного труда … Это вам не Суворов… Нет, Солонин пишет только о фактах…» С. Гедройц написал в журнале «Звезда»: «Книга, надо сказать, потрясающая… Не в том смысле, что содержит сенсационные факты (хотя содержит), и оставим в стороне, что прекрасно (в самом деле прекрасно) написана. Потрясает она тем, что на пятистах без малого страницах идет, не прерываясь ни на секунду, работа настоящего ума» (Звезда. 2006. № 12). Литературный журнал «Урал» аж в двух номерах подряд поместил чрезвычайно комплиментарные отзывы о книге Солонина: «Перед нами фундаментальное исследование историка… доводы автора книги выглядят очень убедительно…» (Лукьянин В. День первый – день последний // Урал. 2006. № 5), «…никто не подкреплял свою версию столь основательным и скрупулезным анализом источников, как Марк Солонин» (Беляков С. Мировая революция или Великая Отечественная война? // Урал. 2006. № 6).
Эти неумеренные восторги, говорящие куда больше о «работе ума» самих рецензентов, чем автора рецензируемой книги, наводят на некоторые, довольно грустные, размышления. Известный российский историк В.П. Булдаков как-то очень точно подметил: «Историографическое качество любого исследования определяется многообразием и масштабностью порожденного им комплекса идей, формально находящихся за пределами его конкретно-исследовательского поля». В случае с исследованием М. Солонина «22 июня…» также можно говорить о некоторых идеях, порожденных знакомством с ним. Правда, идеи эти касаются не столько самой историографии, сколько нынешнего состояния общества, точнее той его части, что все еще находится в плену обаяния новообретенной «фольк-хистори». Механизмы воздействия на читателя ее адептов – «франкенштейнов от истории», творящих в лабораториях квазинауки, – уже достаточно подробно описаны. Заметим только, что коммерческие, равно как и политические игры в историю – вещь весьма опасная. И мы, пожалуй, как никто другой, испытали все последствия подобных игр, в том числе и с историей Великой Отечественной войны.
Предельная мифологизация событий 1941 – 1945 гг., последовавшая в послевоенный период, вкупе с прямым сокрытием идеологически «неудобных» страниц войны, создала главную предпосылку вулканических потрясений поздней перестройки 1980-х гг. и ранней демократизации 1990-х гг. в оценках войны. Цель этих исторических открытий изначально была откровенно политическая: шедшей к власти новой элите было необходимо дискредитировать своего противника – советский политический режим, а для этого следовало выбить из-под него исторические опоры. Одной из несущих опор была победа народов СССР в войне с фашизмом, служившая доказательством и могущества, и эффективности советского режима. И сколь ни бесспорной представлялась победа, но глубина и масштабность открывшейся шокирующей правды войны была такова, что на какое-то время изменилось восприятие самой победы – от героизированного и романтизированного мифа до отталкивающего образа абсолютно непрофессионального действа преступного режима.
Совокупность «исторических открытий и разоблачений» конца 1980-х – начала 1990-х гг. закономерно привела к фрустрации национального исторического сознания, в эвристических лабиринтах которой и расцвела «фольк-хистори». Ныне она быстро превращается в успешный рыночный продукт. Суворов (Резун) в свое время убедительно доказал, что разоблачительные писания по истории войны могут оказаться ходовым товаром. Коммерческий успех трудов его последователей, среди которых почетное место без сомнений завоевал своим 15-летним трудом Солонин, говорит о том, что истории Великой Отечественной войны теперь грозят деформации коммерческого рода. Вернее, не грозят – уже уродуют.
Источник: Новый исторический вестник, № 15 (1/2007)
