29.02.12
Даниил Петров, "Репрессированная история: если не ликвидировали, то арестовали"
Чтобы понимать, куда двигаться стране дальше, необходимо максимально четко представлять свое прошлое.
Историки В. Лавров и И. Курляндский в обращении к власти и обществу призывают руководство и народ России перестать ошибочно чувствовать себя «преемником политики коммунистического режима в Советском Союзе, ответственного за массовые репрессии против собственных граждан, авантюрные попытки «мировой революции» и т.д.». Ученые констатируют, что закрытость под разными юридическими предлогами советских архивных документов ведет «к стагнации изучения истории Советского Союза»1.
Вопрос закрытости советских архивов является частью более широкой проблемы: неполноты, недостоверности и лишь частичной доступности источников по советскому и предреволюционному периодам. В этой проблеме — угроза будущему страны.
Уничтожение архивных фондов
1917—1991 гг. — период специфического отношения власти к архивам, когда официальная история страны была призвана хранить не объективные факты, но их тенденциозную подборку. В первые годы советской власти происходили значительные, но в большей степени стихийные уничтожения царских архивных фондов. С закреплением власти Советов эти уничтожения приняли массовый и планомерный характер — «чистка фондов».
В специальной литературе не раз указывали на случаи дикого даже по форме государственного вандализма в СССР — сжигания, как в Средние века, «политически неблагонадежных» документов. Так, описано массовое сжигание документальных материалов в 1950 году в рамках «ленинградского дела», в том числе в музеях Ленина, Революции, Блокады Ленинграда.
Руководство музеев, архивов, библиотек, основываясь на инструкциях советской цензуры и собственном политическом чутье, производило уничтожение фондов, касающихся не только деятельности «врагов народа». Так, например, в Музее Ленина в Ленинграде одно из очередных уничтожений происходило в 1953 году. В отчете указывается, что в рамках «работы по очистке фондов от политически вредных и ненужных по профилю Музея документов… списаны и уничтожены по решению комиссии Горлита: …листовок — 81, …воспоминаний — 30».
Но все же еще больший ущерб для истории и архивного дела советская власть причиняла, когда выкорчевывала память о тех, кто объявлялся «врагом народа». Так, по решению НКГБ, была уничтожена значительная часть личного архива великого ученого Н.И. Вавилова. Только черновиков академика — 92, записных книжек и блокнотов — 90 штук, 9 папок личной и служебной переписки, 8 папок рукописей, значительный фотоархив и многое другое. А откровенная стенограмма выступления писателя Михаила Зощенко оказалась в архивах «вырвана из всех папок».
Со сменой власти в СССР изменился и характер «неблагонадежных» архивных документов. Сотрудники военного архива рассказывали мне, как сотрудники силовых ведомств обходились с документами в хрущевское время. Среди прочего подлежали уничтожению документы, подтверждавшие участие Никиты Сергеевича в репрессиях в период правления Сталина.
Лично мне пришлось столкнуться с уничтожением в советские годы многих дел (в том числе уголовных) из фонда Военной прокуратуры (период до 1941 года). В положении об этом архиве, утвержденном в 1933 году, прямо говорилось о его функции «производить политическую, научную и практическую экспертизу архивных фондов с целью отнесения их в установленном порядке к хранению или уничтожению». Эта «политическая экспертиза» и стала юридическим основанием уничтожения документов по признаку «неблагонадежности».
В ряде случаев советские чиновники прямо признавались, что ликвидация фондов необходима как раз для сокрытия правды. Так, в 1959 году председатель КГБ Шелепин в совсекретной докладной Хрущеву писал о необходимости уничтожения 21 857 дел по полякам, расстрелянным в советских лагерях в 1940 году. Среди обоснований приводилось такое: сохранение этих архивов «может привести к расконспирации проведенной операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями».
Еще в 1952 году МГБ в совсекретной докладной в ЦК предлагает «изъять из архивов органов МГБ дела на лиц, занимающих в настоящее время ответственные посты в партийном и советском аппаратах» и значительную их часть «вследствие их малозначительности и давности, уничтожить». В другой докладной, 1957 года, КГБ сообщает ЦК об избавлении от материалов «оперативного учета» «на честных советских людей»: «большинство этих «компрометирующих» материалов, десятилетиями хранившихся в органах госбезопасности, было уничтожено…»
Ликвидировались в СССР и многие фонды, возможно, прямо не связанные с преступлениями советского режима, но тем не менее важные для получения сегодня объективной картины о советском периоде. Так, в Петербургском политархиве уничтожен ряд дел с «заявлениями и жалобами трудящихся по материально-бытовым вопросам и ответами парткомов на них». А ведь это были важнейшие первоисточники — картина «благосостояния» советских граждан не из агитации и пропаганды.
Советский период отечественной истории начался с массового уничтожения ценных архивных источников и закончился этим же неблаговидным делом. Речь о периоде 1989—1991 гг. Как только советский строй стал трещать по швам, начали массово уничтожаться архивные документы, которые могли быть основанием для предъявления нравственных или юридических претензий к 70-летней власти большевиков. Особенно пострадали архивы КГБ: по подсчетам некоторых исследователей, после падения СССР сохранилось не более 11% его архивных фондов.
Так, президент России (2000—2008 гг.) В.В. Путин вспоминает, как в 1989 году массово уничтожались материалы отечественной разведки в ГДР: «Я лично сжег огромное количество материалов. Мы жгли столько, что печка лопнула. Жгли днем и ночью. Все наиболее ценное было вывезено в Москву»2. Жаль, что определяли степень ценности документов не историки и архивисты.
В том же году началось по приказу председателя КГБ Крючкова уничтожение материалов слежки этого ведомства за гражданами с целью уличить их в «антисоветской» деятельности. Со стороны российских властей после провала августовского путча были предприняты попытки сохранения уничтожавшихся властями союзными архивов, но было поздно: многое к этому времени уже бесследно исчезло.
О причинах советского архивного варварства хорошо сказал историк В. Петров: «Уничтожение документов, архивов и подлинных свидетельств — обычный прием коммунистического режима. Ведь, когда нет подлинных документов, легче манипулировать общественным сознанием… »3.
К сожалению, некоторые деятели современной России унаследовали советский вандализм по отношению к архивным фондам.
В декабре 2011 года Страсбургский суд в решении по иску жертв «Норд-Оста» выразил недоумение по поводу уничтожения российскими властями рабочих документов оперативного штаба, руководившего антитеррористической операцией: «…уничтожение всех документов без разбора, включая те, которые содержали информацию об общей подготовке, распределении ролей среди членов оперативного штаба, логистике, методах координации различных служб, неоправданно». При этом наша власть не объяснила, кто из должностных лиц провел такую специфическую «экспертизу ценности» этих документов.
Предвзятое формирование фондов
Насколько достоверно отражают советскую действительность те фонды, которые все же сохранились после СССР? Увы, нередко искажают.
Во-первых, стоит под иным углом посмотреть на трагическую характеристику советского периода — истребление неугодных граждан по идеологическим, социальным, классовым, национальным признакам.
Ликвидация очевидца означает невозможность получить от него информацию: он уже не напишет воспоминаний, не расскажет свою версию событий, с ним уйдут в могилу многие важные для науки факты.
Во-вторых, ряд важнейших архивных фондов не успевал попасть из ведомственных архивов (архивы Минобороны, КГБ, предприятий…) в учреждения архивного ведомства. Уничтожались документы не только на бумажных носителях. В государственном кинофотоархиве Санкт-Петербурга мне рассказали о жалобах советских фотокорреспондентов на то, что в 1945 году по возвращении из победного похода нашей армии на Берлин у них энкавэдэшники безвозвратно изымали большинство фотопленок.
К человеку с фотоаппаратом советская власть вообще относилась или с подо-зрением, или с опаской. Запечатленная картинка могла оказаться очень далекой от официального благостного видения. Характерна в этой связи совсекретная записка 1948 года МГБ Сталину об аресте гражданина, который оказал иностранцу «помощь в сборе клеветнической информации и создании альбома фотоснимков, извращавших советскую действительность».
Подверглись уничтожению и многие звукозаписи советского радио 1930—1940-х годов.
Государственному центру-музею им. В. Высоцкого архив ФСБ отказывается передать материалы по Высоцкому, ссылаясь на их отсутствие. Естественно, нелепо выглядело бы утверждение, что за опальным бардом, почти диссидентом, не было особого надзора спецслужб с соответствующим документооборотом. Ветераны КГБ открыто признают, что Высоцкий являлся лицом, за которым велось пристальное наблюдение со стороны 5-го Управления КГБ. Такого рода «внимание» не могло не документироваться: по немногим сохранившимся делам менее известных «антисоветчиков» можно судить, что в них находились и расшифровки прослушивания переговоров, и доклады агентов, вступавших в контакт с интересующим лицом, — бесценные данные о жизни исторической личности, об отношении к ней государства и о положении в стране. Были ли уничтожены эти документы? Если да, то когда и по чьему решению?
В-третьих, серьезный урон отечественной истории нанесла самоцензура. Формой самоцензуры стало уничтожение самими гражданами личных архивов из страха пострадать от советской власти. Так, уничтожались старые издания, дневники, переписка, частные коллекции советских анекдотов и проч.
В-четвертых, в ряде случаев информация в официальных советских документах намеренно искажалась даже до противоположной. Наиболее яркий и в то же время трагический пример — уголовные дела репрессированных. В этих делах добросовестные советские граждане, еще вчера верой и правдой служившие на благо страны и строя, «вдруг» признавались в том, что они диверсанты, саботажники, шпионы… Проблема советского источниковедения в том, что содержание документа часто нельзя воспринимать буквально.
В-пятых, даже общие официальные принципы формирования фондов советских организаций, призванных хранить историю Отечества, показывают, что не было стремления к объективному описанию реальности, она подгонялась под соответствующую политику. Так, в СССР считалось, что «важнейшая задача краеведческих музеев — содействие коммунистическому воспитанию масс и разрешение практических задач в борьбе за победу коммунизма». До сих пор немало отечественных музеев сохраняют экспозиции, созданные по этим принципам.
В советских кино и телевидении действовала строжайшая цензура. Так, например, Минсельхоз РСФСР в 1983 году сформулировал цензорские замечания к документальному фильму: «1. Исключить кадры, показывающие перевозку людей на волокуше, сигарету в руке, … раздетых рабочих на стоге сена, трактор без номерного знака, закуривающего человека. 2. Подрезать кадры, показывающие:… скашивание плохого травостоя, ручную погрузку тюков сена, упавший с машины тюк сена, островки нескошенной травы…» На выходе советский фильм должен был показывать все преимущества советского строя, даже если в реальной жизни их и близко не было.
Парадокс в том, что советский режим, создавший в результате уничтожения и искажения исторических источников фантастическую реальность, уже мертв, а его пропаганда работает до сих пор.
Закрытость архивов
Кульминацией проблемы советского архивного наследия является доставшаяся современной России бессмысленная закрытость от исследователей значительного количества архивных фондов советского государства. Как указывает спикер Госдумы С. Нарышкин (ответственный в течение длительного времени за рассекречивание документов и одновременно за борьбу против исторических фальсификаций), «это сотни тысяч дел, которые порой имеют принципиальное значение для правильного понимания событий прошлого».
Сторонники охраны государственной мнимой «тайны» в советских фондах продолжают дело тех, кто еще недавно, стоя у руля, некоторые данные уничтожал, некоторые искажал и в результате создавал неправдивую картину жизни в СССР.
Архив Минобороны известен своей «плавающей» секретностью фондов: сегодня определенные документы могут быть выданы исследователю для работы, а через некоторое время в их выдаче откажут со ссылкой на «секретность».
В других архивах секретны многие довоенные документы. Это вызывает недоумение — по законодательству о государственной тайне признаются секретными только материалы, разглашение которых так или иначе может нанести ущерб безопасности государства. Так, я столкнулся с засекреченностью части документов 1920-х годов партийной организации одной из ленинградских фабрик головных уборов. Последнюю подпись под решением о рассекречивании должна была поставить лично губернатор Петербурга В.И. Матвеенко. Вынужден встать на защиту Валентины Ивановны от упреков в проигранной битве с «сосулями»: до них ли, когда тебя ожидают десятки архивных дел на проверку?
Несмотря на то что законодательство о государственной тайне позволяет держать под спудом многие данные о советской истории, оно уже не такое всесильное в части закрытия доступа к фондам, как было в СССР. Поэтому целеустремленные сторонники сокрытия особенностей советского периода изменили тактику. Теперь для сохранения в тайне грехов советской власти используется предлог защиты тайны личной жизни. В ряде архивов под этими предлогами не выдают целые дела либо закрывают отдельные листы дел. Решение, что закрывать от исследователя, при каждом заказе дела принимается индивидуально. Один раз могут быть закрыты одни листы в деле, в другой — другие. Примеры того, что закрывают, нелепы: информация о привлечении работника к уголовной ответственности, взыскания за пьянство, обсуждение эмиграции сотрудника за рубеж…
Во-первых, нелепо «засекречивать» как личную тайну любые сведения о человеке, которые заведомо в силу законодательства публичны, как то: привлечение его к уголовной ответственности. В этой абсурдной ситуации получается, что современная Россия ограничивает доступ к информации, которая даже в «пересекреченной» Советской России была открыта.
Во-вторых, в архивных законах ни слова нет про «порочащие» данные. Никаким актом они не отнесены к личной (семейной) тайне, да это было бы и странно, так как, по сути, они таковой не являются.
В-третьих, у покойных граждан уже не может быть тайн.
Борьба за охрану «тайны личной жизни» со стороны преемников тех самых органов, которые еще 21 год назад охотно ее нарушали и по своему усмотрению прослушивали телефонные разговоры, кухонные беседы, читали частную переписку граждан, выглядит, мягко говоря, неубедительно. По всей видимости, флаг защиты «личной тайны» — не что иное, как оперативное прикрытие желания скрыть правду о советском строе и своих предшественниках.
Этот подход опасен для страны, так как признает, что якобы Россия современная несет ответственность за преступления прежнего режима. На самом деле российский народ — главная жертва большевизма. Именно и только такой подход мог бы охладить юридически и нравственно не обоснованный пыл требований к современной России компенсаций за советские преступления.
Борьба за сокрытие тайн советского периода нарастает и приобретает порой трагикомические формы. В 2011 году в одном из судов Архангельска слушалось уголовное дело по обвинению профессора-историка и начальника местного архива УВД в разглашении тайн личной жизни. Вменялся сбор данных для Книги памяти о депортированных в Архангельскую область немцах. Эта информация была сочтена личной семейной тайной репрессированных: как будто пострадавшие хотели скрыть факт необоснованных претензий к ним советского государства.
Неполнота, предвзятость и закрытость советских архивных фондов — питательный раствор для фальсификаций и взрывчатая смесь, подрывающая шанс на нормальное будущее страны. Об этом надо не между делом кратко упоминать во введениях к путеводителям по архивам, а кричать с самых высоких трибун! И конечно, надо предпринимать целенаправленные, системные шаги по восстановлению в сознании сограждан истиной картины советского времени.
Подытожу. Благодаря преступной политике советской власти, сопряженной с массовыми уничтожениями исторических данных, с подтасовкой и засекречиванием оставшихся, поиск правды по советскому и предшествующему периодам подобен поиску выхода из лабиринта Минотавра без клубка Ариадны. Получит ли Россия спасительную нить? По всей видимости, это зависит от готовности российских властей и общества перестать считать себя наследниками советского Минотавра.
Даниил ПЕТРОВ,
к.ю.н., вице-президент фонда
«Возвращение»
Источник: http://www.novayagazeta.ru/gulag/51308.html
