18.09.12
"Обручи" (отрывок из книги А.Светланина "Дальневосточный заговор")
... Речь идет о прошедшей войне. Я знал многих советских солдат и офицеров, политработников, которые из-за страха лишиться соприкосновения со своей свирепой властью рвались выйти из немецкого окружения, ища лазеек и подчас проявляя героические усилия. Но как только на какой-то, скорее психологической, черте, все-таки обусловленной чертой физической, это соприкосновение обрывалось те же люди вдруг это сознавали; они умирали и тут же снова рождались, исполненные яростной — если не сказать беззаветной — решимости войти снова в соприкосновение с этим режимом, но уже на другой основе: на основе смертельной схватки с ним.
Я также наглядно видел в войну много раз, с волнением наблюдая, как вдруг останавливается в определенной обстановке и в определенный момент чудовищная машина большевистского властвования, становится н е д е й с т в и т е л ь н о й, и я очень ясно представляю себе, как это будет при перевороте, начавшемся в какой-нибудь части СССР... Еще только вчера, еще только сегодня утром это были полки, дивизии, скрепленные дисциплиной, связанные всеми обручами большевистской системы (подчеркнуто мной - М.С.). Но вот, как бы по какому-то веянию в воздухе, эти стройные полки и дивизии буквально в миг превращаются в беспорядочную толпу.
Почему? Кто-то крикнул: «Мы окружены!» или «Теперь конец!» Может быть, это крикнул Никто. Все расползается на глазах у начальников. Но никто из начальников со всей их властью, которой у них не отнимали, с оружием, которое у них в руках, уже не может, не в силах крикнуть: «Остановитесь!» Что изменилось? Что-то изменилось... Разбредшиеся группами красноармейцы в присутствии начальников откровенно судят режим и толкуют о том, как перейти в плен; снаряжают «ходоков». Даже уполномоченный Особого Отдела только сдержанно улыбается, слушая страшную крамолу. А ведь еще сегодня утром, еще час назад он каждого из них, не колеблясь, застрелил бы за не оставляющее сомнения предательство. Он и сейчас должен это сделать. Но он уже этого не сделает. Может, но ... не может. У него, конечно, самый обыкновенный страх. Но красноармейцы, которые давно и всем застращены, — разве не должен был удерживать их страх, что слух об окружении может оказаться ложным, и что они останутся (и еще как останутся!) под старой властью?
Произошло психологическое разжатие. Можно сказать, что произошел психологический переворот, но обусловлен он был внешним фактором. Кто-то сказал: «Там черта!». Может быть, это сказал Никто. Но это было сказано. Воображению предстала черта! Может быть, ее не было. Может быть, была. Но они поняли, что это их момент. И они умерли и тут же вновь родились — в новом качестве. Страх, который довлел и давил, исчез.
Еще один пример из того же времени. Однажды я наблю-дал, как из одной деревни уходила группа командиров и политработников. Озорная колхозница кричала им вслед: «Передавайте наше с кисточкой товарищу главному в Москве, жареный кочетыг ему в ...» ( она назвала неудобопроизно-симую часть человеческого тела). Начальники только поникли больше головами и пошли.
Откуда это изумляющее бесстрашие колхозницы? Немцы в деревне ведь еще не показались и... покажутся ли? Реальная-то власть над ней, колхозницей, пока что у этих командиров. Она знала, что любой из этих командиров может ее убить, вправе убить, в силах убить. Но еще лучше она знала, что он её уже не убьет. Любой из этих начальников, знал, что он обязан ее убить, не говоря уже о праве убить, но он также знал, что уже её не убьет.
Я спросил колхозницу, как она не боится? Она от-ветила, что они уже не придут. Я возразил, что они могли бы убить её теперь.
— "Они уже недействительные", был ответ.
— «Как так недействительные?»
— «А так. Они тут ноне не на законной меже»
..............
...Остался еще недостаточно замеченным и вовсе неизученным один факт прошедшей войны. Факт этот состоит в том, что на обширном пространстве СССР, замятом немцами, во-первых, не было вообще никакой «междоусобной», «классовой», «сословной» резни в населении, не было даже и «мутной реки тяжб и доносов", возникновения которой опасалось заговорщицкое подполье Тухачевского-Крутова. Во-вторых, не было никаких стихийных массовых расправ населения над представителями только что рухнувшей на этой территории советской государственности; я достаточно изучал этот вопрос, но я не знаю даже отдельных фактов индивидуальной мести.
Что было? Говорят, были какие-то кровавые импровизации, организованные штабом Каминского (т. е. «новой властью») в «контролируемых» последним районах Орловской области (речь идет о так называемой "локотской республике", образованной, с согласия немецких оккупационных властей, поздней осенью 1941 г. на территории нескольких сельских районов Брянской и Орловской области - М.С.) Была, в других местах, инициатива русских сотрудников СД, решительно не отличавшихся «благородной жаждой мести», часто устраивавших охоту за очень сомнительными — если не сказать, анекдотическими — советскими активистами и по совеем прозаическому «движению души»: грабеж.
Была резня на Украине, но она не имела никакого подобия «народного возмездия слугам большевистского режима». Резня эта, как уже много раз говорилось в нашей печати, целиком была делом рук пришельцев — галицийских «культуртрегеров» (здесь и ниже подчеркнуто мной - М.С.), «объединителей» незалежной Украины. Жертвами этой резни чаще всего делались простые и добрые люди Украины, не проявлявшие энтузиазма по поводу шовинистической, людоедской теории галицийского обоза Гитлера, русские антибольшевики и евреи.
Итак, линия поведения населения в момент безвластия не доставила никому зрелища «потоков крови» и «кровавого хаоса». Конечно, эта выдержка населения никак не объясняется недостатком у него ненависти к большевизму, к коммунистическому строю, к диктаторской правящей верхушке, к породе вышинских, мехлисов, шкирятовых, эренбургов. Эта непримиримая ненависть и — что еще важнее — жажда народом свободы, стремление народа добыть свободу были доказаны полно, красноречиво и убедительно в другом!
Конечно, не объясняется эта выдержка населения и «немецкими вожжами». Никаких «немецких вожжей» не было — речь идет о первых месяцах войны! В этот период немцы, головокружительно быстро продвигавшиеся вперед, если вообще имели какую-либо политику по рассматриваемому вопросу, то она может быть выражена одним словом, и как раз словом приглашения: «Бей!» (стоит вспомнить пресловутую листовку: «Бей жида-политрука!» — из серии политического убожества «освободителей»). Главное же - населенные пункты, даже крупные города, через которые прошла немецкая армия, многие недели, в сущности, были предоставлены самим себе; гебитскомиссары, зондерфюреры, полиция и «суды» появились по-зднее. Так что никакого сдерживающего влияния на население немцы и не могли в это время оказать.
И, конечно, не из-за стража, что большевики могут еще вернуться, население «пожалело» оставшихся на месте представителей советского управленческого аппарата. От факта никуда не уйдешь — население во многих и многих местах встречало идущую «Европу-избавительницу» цветами и хлебом-солью. Это мало похоже на страх перед возможным возвращением большевиков. В оккупированной немцами части Ленинградской области, на Псковщине, на новгородских землях (я не изучал, как обстояло дело в других областях) крестьяне немедленно разломали колхозы и очень скоро, очень дружно, очень согласно, без присутствия какой-либо власти (наших анархистов, я думаю, это должно привести в полный восторг), «вечевым» порядком, без тяжбы и без «мутной реки доносов» разобрались: кому что нужно взять, и мирно возвратились к единоличному хозяйствованию... Где тут страх перед возможным возвращением террористического большевизма?
Во всяком случае, какой мог быть страх перед возвращением большевиков у той значительной части населения, которая уже тогда решила, что под большевиками не бывать и которая впоследствии, при подходе возвращающейся советской армии, потянулась длинной вереницей на запад, от победителя в обреченную землю побежденного? Зачем же они не погрузились в нирванну сладкой мести?
Сложная и ответственная задача — разбираться в народной психологии, в народном чувстве. Играли тут, несомненно, свою роль русская незлопамятность, русское всепрощение. Но главное было — в чрезвычайной сложности и запутанности вопроса: кто виноват?
Сталинизм всячески стремился осложнить и запутать в народном сознании этот вопрос, и он в этом преуспел. Уже с начала «эры» сталинизма размножилась категория лже-активистов, горе-активистов, активистов поневоле. В конце тридцатых годов, особенно в результате тотальной чистки, народного сознания коснулось великое смущение: чувство ложного положения многочисленного советского чиновничества и даже сановничества передавалось многим... Люди увидели маски, много масок в самой коммунистической партии. Люди раскусили хитроспле-тение, тайну кремлевской механики властвования: секрет всепорабощения. Стало не легко, хотя бы и мысленно, поднять камень и бросить в любого без разбору «человека с портфелем»...
*********************************************
Полный текст книги можно скачать тут:
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3781083
