19.01.13
Матросов и другие погибшие
95 лет назад в Петрограде большевики разогнали Учредительное собрание. Был сделан один из важнейших шагов по пути, который привел к гражданской войне и, в конечном итоге, к установлению тоталитарной диктатуры. В связи с этой печальной датой посетителям сайта предлагается два, весьма разноплановых материала.
Первый - это глава из книги известного историка Юрия Фельштинского "Крушение мировой революции. Брестский мир". Как пишет сам автор, "источниковедческая база работы обширна. В ней использованы архивные документы Гуверовского института (Стенфорд, США), прежде всего коллекции Б. И. Николаевского; материалы архива Международного института социальной истории в Амстердаме и архива Троцкого в Гарвардском университете в Бостоне".
Второй - очерк историка-краеведа Владимира Овчинникова из маленького города Боровска (на границе Московской и Калужской областей.). В его работе, столь же добротно документированной, большие события планетарного масштаба предстают в их простом человеческом измерении, в разрушенных судьбах людей убитой страны.
*********************************************************************************
Глава пятая. Созыв и разгон Учредительного собрания
...Сегодня, зная о судьбе Учредительного собрания, разогнанного большевиками и левыми эсерами в начале января 1918 года, может показаться удивительным, что в течение всего 1917 года те же самые большевики и левые эсеры энергично выступали за его скорейший созыв. Так, Ленин, еще до возвращения в Россию, в Швейцарии, в листовке «Товарищам, томящимся в плену»,[1] предостерегал против Временного правительства, которое «оттягивает назначение выборов в Учредительное собрание, желая выиграть время и потом обмануть народ»[2] и неоднократно выступал в защиту Собрания после возвращения в Россию в апреле. В день большевистского переворота, 25-26 октября, в воззваниях Военно-революционного комитета и в обращении Второго съезда Советов, принятом в ночь на 26 октября, новая власть подчеркивала, что созовет Собрание.[3] Постановление об этом было утверждено 27 октября на первом же заседании ВЦИК второго созыва, где указывалось, что «выборы в Учредительное собрание должны быть произведены в назначенный срок, 12 ноября»[4]... 28 октября в избирательные комиссии на местах были разосланы телеграммы за подписью Ленина с приказом продолжать работу по организации выборов и обязательно провести их в установленный еще Временным правительством срок[8].
... Всего в 68 избирательных округах (по четырем округам данные есть лишь частичные) голосовало 44.443 тыс. избирателей,
в том числе за большевиков 10.649 тыс., или 24%,
за эсеров, меньшевиков и депутатов различных национальных партий — 26.374 тыс., или 59%, з
а кадетов и партии, стоящие правее кадетов — 7.420 тыс., или 17%[26].
... Большевики, тем временем, пытались найти менее рискованное, чем разгон, решение проблемы. 20 ноября на заседании СНК Сталин внес предложение о частичной отсрочке созыва. Но предложение было отклонено[37], так как считалось, что такая «полумера» лишь усилит слухи о нежелании большевиков созывать Собрание. Решено было готовиться к разгону. Совнарком обязал комиссара по морским делам П. Е. Дыбенко сосредоточить в Петрограде к 27 ноября до 10-12 тысяч матросов[38]. Г. И. Петровскому и Сталину поручалось, взяв в подмогу кого-нибудь из ВРК и того, «кого они найдут нужным», завладеть материалами "Всевыборы" (Центральной Избирательной комиссии)[39]. ...23 ноября Совнарком назначил комиссаром "Всевыборы" М. С. Урицкого, а члены "Всевыборы", отказавшиеся предоставить Сталину и Петровскому документы, были арестованы[42]. Только после этого, 26 ноября, Ленин подписал декрет «К открытию Учредительного собрания». Первое заседание могло состояться по прибытии более 400 делегатов. Фактически это означало, что 28 ноября Собрание открыто не будет. А чтобы его не открыли без большевиков, декретом оговаривалось, что открыть Собрание может лишь уполномоченный Совнаркома[43].
Тем не менее 28 ноября, после митинга перед зданием Петроградской городской думы, развесившей по городу плакаты «Вся власть Учредительному собранию», собравшиеся демонстранты во главе с Черновым двинулись к Таврическому дворцу, окружив его со всех сторон. Латышский полк, охранявший дворец, не преградил дороги манифестантам, и эсеровские депутаты вошли внутрь. Единогласно избрав Чернова временным президентом Собрания, они подсчитали присутствующих членов и поняли, что их не более трети от избранного числа. Стало очевидно, что Собрание открыто быть не может, и эсеры разошлись по домам[44].
В остальных городах массовых манифестаций под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию» проведено не было. В Москве в этот день можно было видеть демонстрацию, шедшую под нестройное пение «Интернационала». Демонстрацию организовали эсеры. Возможно, их протест оказался бы более внушительным, если бы эсеровское руководство отказалось от идеи левого социалистического блока и согласилось действовать совместно с кадетами, получившими в Петрограде при выборах в Учредительное собрание 26,2% голосов. Между тем в организованный «революционной демократией» «Союз защиты Учредительного собрания» кадеты, несмотря на протесты народных социалистов, допущены не были[45].
Партию народной свободы ожидал еще один серьезный удар. После некоторой подготовительной работы[46]», 28 ноября, Ленин утвердил декрет СНК «об аресте вождей гражданской войны против революции». Согласно этому закону, все видные члены кадетской партии, в том числе и депутаты Учредительного собрания, подлежали «аресту и преданию суду революционных трибуналов»[47].
... В рамках подготовки к разгону Собрания в Петрограде 23 декабря было введено военное положение[75]. Непосредственная власть в городе перешла к Чрезвычайному военному штабу, как бы заменившему собой Чрезвычайную комиссию по охране Петрограда. В состав штаба вошли Н. И. Подвойский, К. С. Еремеев, Г. И. Благонравов, Урицкий, Свердлов, Прошьян, В. Д. Бонч-Бруевич, К. А. Мехоношин, К. К. Юренев. В тесном контакте со штабом находились некоторые большевистские «военные работники», такие как Крыленко и Дыбенко[76]. Петроград был разбит на несколько участков. Урицкого назначили комендантом Таврического дворца, где должно было заседать собрание. Начальником Петропавловской крепости оставался Благонравов; Еремеев командовал войсками Петроградского округа. Комендантом Смольного и прилегающих к нему районов назначался Бонч-Бруевич. На нем лежала обязанность не пропустить к Смольному и Таврическому дворцу поддерживающих Учредительное собрание демонстрантов.
... По приказу Чрезвычайного военного штаба штаб Красной гвардии мобилизовал все наличные силы и резервы. В боевую готовность были приведены Литовский, Волынский, Гренадерский, Егерский, Финляндский и другие полки петроградского гарнизона. В город прибыл сводный отряд Балтийского флота. Правда, Ленин боялся, что обычные воинские части, крестьянские по своему составу, ненадежны, так как «русский мужик может в случае чего колебнуться»[82]. Большевики поэтому распорядились «о доставке в Петроград одного из латышских полков»[83]. Кроме того, на подходах к Таврическому и Смольному расставлялись заградительные отряды, была усилена охрана государственных учреждений, патрулировались улицы, составлялись диспозиции уличных столкновений[84]. «Надежный отряд матросов» для дежурства в Таврическом дворце — команду для возможного разгона депутатов Собрания — подбирал Бонч-Бруевич лично: 200 матросов с крейсера «Аврора» и броненосца «Республика». Возглавлял отряд анархист-коммунист матрос А. Г. Железняков[85].
В столицах большевики были хозяевами положения. В Москве и Петрограде за них голосовало в среднем 47,5% избирателей. В 80 крупных городах они получили в среднем 38% голосов. Но в крестьянских губерниях влияние большевиков было мизерным. В Поволжье, Сибири и Центрально-Черноземном районе за них голосовало 10-16% избирателей, а в каком-нибудь Нижнедевицком уезде Воронежской губернии — лишь 2,7%[86]. Это давало эсерам надежду на благополучный исход всего предприятия[87].
... 5 января 1918г. эсеры явились в похожий на военный лагерь и наполненный караулами Таврический дворец, в котором должно было заседать Учредительное собрание. Церемония пропуска в Таврический была такой, что депутат ощущал себя заключенным. Перед фасадом Таврического стояла артиллерия, пулеметы, походные кухни. Все ворота были заперты, открыта лишь крайняя левая калитка, в которую пропускали по билетам. Охрана проверяла пропуска, осматривала входящего, прощупывала, искала оружие. Затем пропускали в калитку, где проводилась вторая проверка, внутренняя. Всюду были вооруженные люди, больше всего матросов и латышских стрелков. У входа в зал заседания стоял последний, третий кордон[93].
... Предполагалось, что Собрание откроется в 12 часов дня. Но прошло несколько часов томительного ожидания перед тем, как оно начало свою работу: всем важно было знать, чем кончатся манифестации в Петрограде.
Манифестанты начали собираться утром в девяти сборных пунктах, намеченных Союзом защиты Учредительного собрания. Маршрут движения предусматривал слияние колонн на Марсовом поле и последующее продвижение к Таврическому дворцу со стороны Литейного проспекта. Предполагалось, что броневики одного из дивизионов, стоящих на защите Учредительного собрания, подойдя к казармам Преображенского и Семеновского полков, настроенных нейтрально[96], перетянут их на свою сторону, после чего вместе двинутся к Таврическому. Однако в ночь на 5 января рабочие ремонтных мастерских, поддерживавшие большевиков, вывели из строя бронемашины броневого дивизиона, и задуманное эсерами предприятие провалилось. Кой-какие гражданские манифестации, тем не менее, организовать удалось, но они были разогнаны вооруженной силой. При этом около ста человек было убито и ранено.[97] (Когда об этом сообщили наркому юстиции левому эсеру Штейнбергу, тот ответил, что лично объездил все улицы центра Петрограда и что везде все спокойно.)
.... К четырем часам были рассеяны последние значительные группы манифестантов. На улицах Петрограда левый сектор одержал очевидную победу. Можно было уже не тянуть с началом заседаний. Делегаты стали заполнять зал. Вместе с ними входили матросы. «Их рассыпали всюду, — вспоминал Бонч-Бруевич.[100] — Матросы важно и чинно разгуливали по залам, держа ружья на левом плече». По бокам трибуны и в коридорах — тоже вооруженные люди. Галереи для публики набиты битком сторонниками большевиков и левых эсеров (входные билеты на галереи, примерно 400 штук, распределял Урицкий). Сторонников правого сектора Собрания в зале было мало.
Как всегда, когда решался вопрос: быть или не быть большевистскому правительству — Ленин нервничал. По свидетельству Бонч-Бруевича, он был бледен «как никогда» сжал руки и обводил «пылающими глазами весь зал»[101]. Позже, и это тоже свидетельствовало о его нервозности, он, подчеркнуто расслабившись, полулежал в ложе, то со скучающим видом, то весело смеясь. В той же ложе, справа от председательской трибуны, заняли места члены Совнаркома.
В четыре представитель фракции эсеров Г.И. Лордкипанидзе указал присутствующим на позднее время и предложил старейшему из членов Учредительного собрания открыть его, не дожидаясь приезда отсутствующих большевиков (главным образом председателя ВЦИК Свердлова). Старейшим был Е.Е. Лазарев, но по предварительной договоренности он уступил старшинство С.П. Швецову.[102] Швецов поднялся на трибуну. Большевик, депутат собрания и будущий наркомвоенмор Ф.Ф. Раскольников вспоминает[103]:
«Свердлов, который должен был открыть заседание, где-то замешкался и опоздал [...]. Видя, что Швецов всерьез собирается открыть заседание, мы начинаем бешеную обструкцию. Мы кричим, свистим, топаем ногами, стучим кулаками по тонким деревянным пюпитрам. Когда все это не помогает, мы вскакиваем со своих мест и с криком «долой» кидаемся к председательской трибуне. Правые эсеры бросаются на защиту старейшего. На паркетных ступеньках трибуны происходит легкая рукопашная схватка [...]. Кто-то из наших хватает Швецова за рукав пиджака и пытается стащить его с трибуны»
Так началось заседание Учредительного собрания России. «Мы собрались в этот день на заседание как в театр, — писал левый эсер Мстиславский, — мы знали, что действия сегодня не будет — будет только зрелище»[104]. Впрочем, дух того дня не могут передать ни мемуары, ни сжатые и сдержанные стенограммы. «На самом деле было много ужаснее, нуднее и томительней [...] вспоминал эсер М.В. Вишняк. — Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа. Особо выделялись своим неистовством Крыленко, Луначарский, Скворцов-Степанов, Спиридонова, Камков. Видны открытые пасти, сжатые и потрясаемые кулаки, заложенные в рот для свиста пальцы. С хор усердно аккомпанируют. Весь левый сектор являл собой бесноватых, сорвавшихся с цепи. Не то сумасшедший дом, не то цирк или зверинец, обращенные в лобное место. Ибо здесь не только развлекались, здесь и пытали: горе побежденным!»[105]
Растерявшись, Швецов объявил перерыв. В этот момент из рук председателя колокольчик вырвал подоспевший в зал Свердлов. От имени ВЦИКа он объявил заседание открытым и потребовал от Собрания передать власть Советам[106]. По указанию Ленина большевик Скворцов-Степанов предложил пропеть «Интернационал». Зал дружно запел, хотя дирижеры у левого и правого сектора были разные (у эсеров — Чернов)[107]. Пропев, начали выбирать председателя. Эсеры выдвинули кандидатуру Чернова. Большевики — Спиридоновой. Избрали Чернова. За него голосовало 244 депутата, против — 151. За Спиридонову — 153, против — 244[108]. Чернов вышел на трибуну и начал речь. Вряд ли ее кто-либо слышал, так как в зале не прекращался шум.
... Под тем, что говорил Чернов, с легкостью мог бы подписаться любой из большевиков или левых эсеров. Поддержав идею всеобщего демократического мира, выступив с предложением созыва в Петрограде совещания социалистов всех стран, поприветствовав «великую волю к социализму трудовых масс России», привязав к строительству социализма само Учредительное собрание и несколько раз использовав эпитет «под красными знаменами социализма», Чернов так и не вспомнил о большевиках и левых эсерах. И если из левого сектора зала кричали: «Без пули не обойтись вам!»[113], то только согласно имеющейся общей инструкции шуметь независимо от того, что будут говорить ораторы-эсеры.
... Сигналы к крику подавал Дыбенко. Эсеровское большинство было бессильно что-либо сделать. «Голос Чернова, его увещевания, призывы и просьбы терялись в гаме и выкриках. Многие его не слышали. Мало кто слушал. Кроме беспомощно звеневшего колокольчика, в распоряжении председателя не было никаких других средств воздействия против неистовствовавших и буянивших»[121].
После речи Церетели состоялось голосование по повестке дня заседания. Большинством в 237 голосов против 146 утверждена была эсеровская повестка. Стало очевидно, что добровольно Собрание не разойдется. Для окончательного обсуждения вопроса о судьбе Собрания большевики и левые эсеры потребовали перерыва для фракционных совещаний. Руководители двух партий остановились на том, что нужно, формально не прерывая собрания, «дать возможность всем вволю наболтаться», но «на другой день не возобновлять заседание», а объявить Собрание распущенным и предложить депутатам разойтись по домам[122]. Перед фракцией большевиков с изложением этого плана выступил Ленин. После некоторых колебаний было решено последовать его совету и из Собрания уйти.
... Ранним утром 6 января Дыбенко отдал начальнику караула дворца Железнякову приказ «разогнать Учредительное собрание уже после того, как из Таврического уйдут народные комиссары»[127]. Первым собрание покинул Ленин, оставив письменное распоряжение: «Предписывается товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов»[128]. Затем Таврический покинули остальные наркомы[129]. Зал заполнили матросы и красноармейцы. Несмотря на это, фракция ПСР несколько ожила, начались прения, по предложению Чернова, решено было не расходиться до тех пор, пока не будет завершено обсуждение подготовленных эсерами законов о земле, мире и государственном устройстве. Их предполагалось опубликовать на следующий день от имени Учредительного собрания[130]. Депутатов торопили, грозили потушить свет; депутаты заготовили свечи.
Можно было бы уже начинать разгонять Собрание, но Дыбенко не хотелось при этом присутствовать, и он тоже решил уйти. Перед уходом он встретился с Железняковым, который, зная о письменном приказе Ленина не применять силы, спросил, что ему будет, если он поступит иначе. Дыбенко ответил: «Учредилку разгоните, а завтра разберемся»[131]. Железняков вернулся в Белый зал, подошел к Чернову, оглашавшему в это время проект закона о земле, выждал, затем тронул Чернова за плечо и сказал, что «караул устал» и все присутствующие должны немедленно покинуть зал заседаний. Чернов пробовал возражать, что Собрание «может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила». Но после вторичного требования Железнякова уступил[132], предложил собравшимся принять все эсеровские законопроекты без прений[133], после чего объявил перерыв до 5 часов дня[134]. На все это ушло минут десять-пятнадцать. В 4.40 утра Учредительное собрание прекратило свою работу.
... Когда утром того же дня Раскольников и Дыбенко рассказывали о разгоне Собрания Ленину, тот «сощурив карие глаза, сразу развеселился», а услышав, что Чернов «не сделал ни малейшей попытки сопротивления», глубоко откинулся в кресло и «долго и заразительно смеялся»[136].
**********************************************************************************
ВОССТАВШИЕ КРЕСТЬЯНЕ. НОЯБРЬ 1918 г.
... С весны 1918 г. революционно-преобразующие меры советской власти вызвали активное неприятие у крестьян губернии. Новый режим ассоциировался с продовольственной разверсткой, принудительными мобилизациями в Красную Армию, трудовыми повинностями, насильственным объединением в коммуны - системой всеохватывающего насилия. Настраивая бедняков отбирать хлеб у зажиточных, большевики «внедряли» классовую борьбу в деревне. Вот как рассказывает калужский большевик М.П. Артёмов, председатель и секретарь Губкома РКП(б); вернувшись с Московской областной конференции большевиков в мае 1918 г. и собрав бедняков из ближайших деревень, он беседует с крестьянами:
« - Скажите, товарищи, есть хлеб у ваших кулаков!
Бедняки, поглядывая друг на друга, жались, отвечали не совсем уверенно:
— Хлеб-то есть. Да много ли?
Тогда я рассказал им, что Владимир Ильич говорил на совещании в Москве. Почему, мол, бедняки иногда и знают, где у кулака спрятан хлеб, но не говорят! А потому, что кулак дал бедняку совок хлеба за молчание. Он и молчит, играя этим самым на руку мироедам, а не Советской власти! Конечно, бедняку нужен хлеб. А поэтому он должен знать, что если укажет, где спрятаны у кулака десять пудов, то получит из них не совочек, а полные два пуда в свое распоряжение.
Бедняки сразу зашевелились, зашумели.
Это правда, что так сказал сам Ленин! — переспрашивали они.
--- Да, так сказал Ильич!»
(«С Лениным в труде и бою». Тула. 1971, с. 213).
Сурово пресекались попытки не только распустить комбеды, но даже вывести из их состава наиболее одиозные фигуры пьяниц и дебоширов путем перевыборов. Безнаказанный захват чужого сделал труд бессмысленным. Наблюдалось уменьшение поголовья скота, сокращение посевов - кому охота пахать и сеять, раз не уверен, что жатва достанется ему. Народная мудрость «что посеешь, то и пожнёшь» утратила смысл. Продукты питания уменьшались с каждым днем, голод распространяется все шире и шире. В столь отчаянных условиях естественный выход - восстание. И оно началось.
НАЧАЛО ВОССТАНИЯ. Отдельные разрозненные вспышки были отмечены сначала в Добринской, Серединской и Красносельской волостях. Там удалось вытеснить из Советов активистов-бездельников. В Рощинской волости объявили о лишении местного Совета всех прав и передаче власти в руки волостного старшины. В Серединской вспышка сопротивления вынудила власти пойти на крайнюю меру: ввести военное положение в волости. Об этом читаем в выписке из протокола заседания Боровского УИК от 16 сентября 1918 года:
«…Население Серединской волости крайне дезорганизовано элементами, идущими против Советской власти…. установить для Серединской волости временную военную диктатуру…Из состава волостного совета административного и Земельного Отделов теперь же удалить лиц, стоящих во главе этих отделов, Пяткова и Сироткина, а также Секретаря Агапова, отдать под ответственность в Чрезвычайную уездную комиссию по борьбе с контрреволюцией».
О выступлениях против власти в отдельных деревнях писала губернская газета «Беднота». В корреспонденции из Боровского уезда под заголовком «Ничего из ваших затей не выйдет» ( № 64 за 1918 г) читаем:
«В нашей волости два селенья, Митяево и Федотово, славятся своими контрреволюционными выступлениями против Советской власти.
В первом селе воротила – бывший лесник. Вся его злоба на новую народную власть основана на том, что революция отняла у него большие доходы. Каждый день сидит он в чайной местной потребительской лавки и с пеной у рта кричит:
– Что, взяли в свои руки, думаете, этим кончите. Всё равно царь вернётся и всех повесит. А мне опять Господь прежнее вернёт. И деньги у меня снова будут. А всё потому, что я человек правильный.
Так пел он каждый день.<…> Много таких у нас в деревнях, но больше всего в Федотове. Спекулянтов там видимо-невидимо. Почти все живущие там кулаки занимаются тайной и явной торговлей.
Конечно, для них Советы – злейшие враги. Увидев, что Совет намеревается приняться за серьёзную работу с ними, кулаки составили свой союз и начали свою борьбу. Но ничего не вышло! На собрании они потребовали упразднения волостного Совета, но это, как я говорил, не прошло.
Ошибаетесь, мироеды, мы наши Советы отстоим. Но вы-то от народного гнева никак не увернётесь. Рощинский».
ВОССТАЛИ ЧЕТЫРЕ ВОЛОСТИ. Противостояние быстро нарастало и вскоре из отдельных выступлений перешло в вооруженное повстанческое движение. Именуемое в документах Медынским, оно охватило Медынский, Малоярославский и Боровский уезды Калужской губернии и Гжатский уезд соседней Смоленской губернии. В сводке ВЧКа за 14 ноября 1918 г. говорилось:
«Секретно. Калуга. 11 ноября. В Медыне и Боровске восстания. Посланы отряды из Калужского батальона для подавления.
Верея. 13 ноября против Советов восстали четыре волости, восставших около 10 тыс. человек. Наши окружены. Просят помощи. Послано подкрепление распоряжением Наркомвоена». (РГВА. Ф.6. Оп. 10. Д.9. Л.9. Подлинник. РГВА. Ф.16011. оп.1. Д.2. Л.23).
Не четыре волости (это очевидная опечатка – прим. В.О.), а четыре уезда. Докладывая Совнаркому, ВЧК утверждала: „В Рязанской, Тульской, Калужской, Смоленской, Тамбовской, Тверской губерниях, как теперь выяснилось, были организованы мятежи по общему плану при содействии англо-французского капитала".
Политической программой восстания были требования изгнания коммунистов из советов, ликвидации продразверстки, прекращения террора со стороны комиссаров, а также возражения против насильственного объединения в коммуны. Настроения и намерения восставших отражали их лозунги (П-20432, л. 242 - архив УФСБ):
«Свободному — Ленин враг»,
«Не пейте кровь»,
«Комиссар съест за сотню»,
«Мы не выбирали Ленина»,
«В России Ленин, в Германии хлеб»,
«И льется кровь братская»,
«Где право?»,
«Партия не весь народ, а власть должна народной быть»,
«Боже, сколько крови и слез!»,
«Советом не накормишь»,
«Народу власть, а не германскому шпиону!»
В советской историографии крестьянский мятеж называли кулацко-эсеровским либо кулацко-поповским. Духовенство было на стороне мятежников. Так, священник села Юрьевское Маккавейский Сергей Александрович «вдохновлял крестьян, пользуясь их религиозными чувствами, идти с оружием в руках против соввласти, для чего дал распоряжение звонить в набат, чтобы собрать народ… обратился к собравшимся с крестом и Евангелием, со словами: «идите, православные, против смутьянов-большевиков, ведь житья от них нет, смутили всю Россию… я буду молиться за вас и просить Бога – и, когда отряд под руководством офицера Розова пошел на Боровск, произнес: «Ну, Слава Богу, погнали наши антихристово войско» (цитата по записи показаний, сделанных в уголовном деле следователем). (П-16729, архив УФСБ);
Губернские власти докладывали в Москву, что «восстанием руководят офицеры умелой рукой, что заметно по продвижениям восстания. Волости разбиты на полки, имеющие каждый свое назначение. Ими строго несется сторожевое охранение, так что через него нельзя перебежать беднякам и коммунистам; белогвардейцы производят в занятых селах насильственные мобилизации от 16 до 45 лет под угрозой расстрела». За развитием событий следил Ф. Дзержинский, и по прямому проводу инструктировал: «Восстание подавить твёрдой рукой, без всяких колебаний, но имейте ввиду, что лишняя кровь нам не нужна. Карайте главарей, кулаков, но не трогайте одураченных ими запуганных людей. За это мы с вас строго спросим». («Бой продолжается. Рассказы о калужских чекистах». Тула. Приокское изд-во. 1987. с. 49).
КАРАТЕЛИ В БОРОВСКОМ УЕЗДЕ. Для подавления мятежа был создан Военно-Революционный Штаб в составе местных коммунистов: Константинова (начальник), Петрова, Шмелёва, Беднякова и Рябцева. По Приказу Штаба №2 в Боровске введено осадное положение, а по распоряжению губернских властей в уезд направлены следующие силы (ГАКО. Р-1498 оп. 1. д. 172):
1. Подразделения Калужского гарнизона:
а) отряд Первого советского продполка, присланный из Калуги – 71 штык;
б) калужский батальон войск ВЧК;
в) отряд стрелков 3-го Латышского полка;
г) слушатели Калужских командных курсов;
д) вооружённый отряд коммунистов Калужской городской парторганизации,
е) вооружённый отряд рабочих Калужских железнодорожных мастерских;
2. Первый московский губернский батальон, прибывший из Наро-Фоминска, - 55 штыков.
3. Отряд инженерного батальона Западной дивизии - 192 штыка, 2 броневика и 6 пулемётов.
Тем же Приказом Отряд местной ЧК возглавил её начальник Уточкин, военным комендантом уезда и города Боровска назначен Матросов, выбран Военно-полевой Революционный Суд в составе: Молчанов, Шмелёв и Докучаев. Командиром карательного отряда утверждён Иванов. В своих документах большевики прямо называют отряды, направляемые на подавление восстаний, карательными.
Силы карателей были несоразмерно большими по сравнению с плохо вооружёнными крестьянами. Каратели быстро освободили захваченные повстанцами крупные деревни: Бутовку (с боем), Тишнево (с боем), Курчино, Медовники (с боем), Маломахово, Асеньевское, Тюнино, Горки, Серединское, Щиглево, Ищеино, Коростелёво, Боболи и десятки других менее крупных населённых пунктов. По мере продвижения арестовывали мужчин, способных держать оружие. Согласно приказу Штаба на сёла и деревни, участвовавшие в мятеже или хотя бы сочувствовавшие восставшим, немедленно накладывали контрибуцию натурой и деньгами.
Большевики, реагируя на лозунги восставших с опозданием, уже после подавления восстания, выпустили контр-обращение к народу
тов. "Липкхен" - это Карл Либкнехт; Адлер - это австрийский социал-демократ Фридрих Адлер, которому в самое ближайшее время предстояло превратиться в "подлого изменника делу революции"; Маклин - это шотландский революционер, марксист Джон Маклин
ЗАЛОЖНИКИ. Приказ Штаба гласил: «В заложники брать исключительно из кулаков, богачей и деревенских заправил». Брали в заложники с целью обеспечить «добровольную» явку и выдачу повстанцев. Всего в заложники было взято не менее 110 человек. В отличие от Медыни, где часть заложников расстреляли в городской тюрьме, заложников-боровчан отпустили после выдачи наиболее активных повстанцев. Освобождение заложников сопровождалось экспроприацией их имущества. В выписке из протокола говорится: «Дело лиц переданных Военно-Революционным Штабом в качестве заложников во время к/р движения в Боровском уезде: Розановы, Розановой, Загряжской, Соколовой, Каратаевы, Г. Каратаев, А. Каратаев – Освободить из-под стражи и выслать из пределов Боровского уезда как помещиков дав 7-дневный срок, а всё их имущество как движимоё так и не движимое конфисковать, исключая белья и носильного платья, передав имущество в распоряжение Волостных Земельных Отделов». (Из протокола № 33 от 25 дек. ГАКО. Р-819 оп. 2. д. 7. л.19).
РАССТРЕЛ ПЛЕННЫХ. Дела арестованных повстанцев рассматривал Военно-Революционный Суд. Уже 14 ноября, «руководствуясь революционным сознанием», Суд приговорил к расстрелу пятерых взятых в плен крестьян, а 20-22 ноября ещё 12 человек. Четверых расстреляли 14-16 ноября по постановлению Военно-Полевого Суда экспедиционного отряда при деревне Коростелёво. Обвинения практически одинаковы для всех: призывали население к вооружению, разгону Советов, имели в руках оружие, разъезжали по деревням в качестве агитаторов, были на собраниях мятежников. Всего к расстрелу приговорен 21 пленённый повстанец. Приговор приводили в исполнение непосредственно за городом в лесочке, примыкавшем слева от дороги на Малоярославец. Последних четырёх по списку расстреляли у деревни Коростелёво.
ДРУГИЕ РЕПРЕССИВНЫЕ МЕРЫ. За различные виды маловажных преступлений (участие в собраниях, снабжение мятежников продуктами, поддержание связи с мятежниками других уездов, хранение огнестрельного оружия и др.) наказаны лишением свободы или оштрафованы денежно и конфискацией имущества более 70 человек. Штрафы наложены соизмеримые со стоимостью крепкого крестьянского дома (до 2-3 тыс. рублей).
Дела 14-ти мятежников были переданы Судом в другие инстанции для доследования и вынесения окончательного приговора. Дела с серьезными преступлениями - в Калужскую Губчрезком, другие – в Боровскую, Малоярославецкую и Медынскую уездную ЧК. Священник о. Сергий Смирнов (с. Лукьяново), служивший молебен о ниспослании победы восставшим, оштрафован на 20 тыс. руб (затем штраф снижен до 7 тыс.). Привлекались для дознания помещик Челищев Александр Николаевич (д. Новая, указавший неправильную дорогу карателям) и Михеев Василий Николаевич (20 лет, с. Юрьевск, Никольской вол.), но были отпущены за прекращением дела.
Потери со стороны боровских властей – военком Серединской волости Петр Шувалов, убитый повстанцами. Единственная в Боровске топонимическая метка, напоминающая о восстании, - улица, названная в честь комиссара Шувалова.
ИНИЦИАТОРЫ ВОССТАНИЯ. Руководителями мятежа в отдельных источниках названы:
- полковник царской армии, бывший помещик Борщёв,
- офицеры, бывшие помещики Соколов и Розов;
- владелец трактира в селе Боболи Коньков Иван Семёнович (у него находили приют многие повстанцы. «Из его заведения началось, - говорится в документе Штаба, - движение, как в Боровском, так и в Медынском уездах»);
- почтовый чиновник Яковлев;
- священник с. Юрьевское Маккавейский.
ДЕЛО БОЧАРОВА. Дело одного из участников, названного поначалу руководителем восстания, приведём в полном объёме. Оно даёт частичное представление о событиях - дело «руководителя толпы» Бочарова Михаила Акимовича (ГАКО Р-819 оп.3 д.8). В документе под названием «Дознание» говорится: «1918 г. ноября 16 дня мною пом. председателя Ч.К. сделано дознание с т. Виктора Леонтьевича Сулима, который показал следующее: Председатель ком. бедноты с. Боболи заявил мне, что крестьянин Михаил Акимович БОЧАРОВ был активным участником и руководителем толпы восставших крестьян волости Серединской, его контрреволюционную деятельность подтверждает председатель соседней Серединской вол. и крестьяне других волостей. Показание читал, в чём и подписуюсь. В. Сулим».
Далее в деле имеется объяснение Бочарова. «ПРОТОКОЛ. 25 апреля 1919 г. Следственной Комиссии Калужского Революционного Трибунала … На предложенные вопросы были даны ответы. Михаил Акимович Бочаров, 63 года, неграмотный, женат – деревни Колинево Ильинской волости Боровского уезда. "По делу объясняю следующее: в ноябре 16 дня после своего деревенского схода мы в числе около десяти человек отправились в с. Боболи Ильинской волости, где собрались в трактире Конькова. Здесь спорили о том, куда идти - за Советами или против Советов. Спор ничем не закончился и мы отправились из волости, но я не пошел и вернулся в свою деревню, потом уже был арестован начальником Московской Красной Гвардии по указанию председателя комбеда села Боболи, который приходится двоюродным братом бывшего трактирщика села Боболи тоже по … (одно слово неразб.) Яковлева.
Отношения с трактирщиком были у меня лично скверные, жена трактирщика обвинили меня в смерти мужа, кроме того, за семь подвод, привезённых трактирщику домой, не были уплачены деньги, благодаря таким отношениям и по наговору жены трактирщика Яковлева я уже сидел 5 месяцев. Неграмотный член следком……………»
В следственное дело вшит документ «Ходатайство» селян за Бочарова: «УДОСТОВЕРЕНИЕ. Дано сие удостоверение гражданину Ивану Васильевичу Клокову. О ходе следствия Михаила Акимовича Бочарова был даден приговор от селения Колинево, и просим Чрезвычайную Комиссию в Юридический отдел разыскать Дело Михаила Акимова Бочарова, а если в нём нет дела, то в Революционный Трибунал, и сидит он под судом шесть месяцев, и никакого разбирательства нет, и так его крестьянство всё пришло на нет. Во что как крестьянина держите 6 месяцев? Как 60-летний старик он может саботировать против советской власти? А те элименты были вредны советской власти, и вы их отпустили, так мы тех элементов знаем и просим дать ответ на наш приговор. Если вам будить ошибочна, то можете вытребовать Председателя Сельского совета. Председатель Рябцев».
Следующий документ «Постановление»: «25-го апреля 1919 г. Следственная Комиссия при Калужском Революционном Трибунале, рассмотрев настоящее дело о Бочарове и допросив его в качестве свидетеля и принимая во внимание, что деятельность Бочарова как руководителя восстания ничем не доказана, что Бочаров имеет 63 года, и что совершенно неграмотный, а посему ПОСТАНОВИЛА: Бочарова из-под стражи освободить и дело о нём производством в Следственной Комиссии прекратить. Председатель Громов. Члены (3 подписи)» И наконец: «Постановлением Следственной Комиссии при Калужском Революционном Трибунале от 25 апреля 1919 года Бочаров был из-под стражи освобождён и дело производством прекращено».
ИТОГ ПО ПОГИБШИМ. Каков итог Медынского восстания 1918 года по погибшим? Общие данные не публиковались. В одном из боёв (в Шанско-Заводской волости Медынского уезда) убито и расстреляно 26 мятежников. Со стороны карателей, сообщалось, было убито 7, застрелился 1, ранено 9, в плену 16. «Список белогвардейцев и лиц, причастных к вооружённому восстанию в Медынском уезде, подвергнутых расстрелу», приводится в калужской газете «Коммуна», №64 и др. за декабрь 1918 г – расстреляно 299 человек (только в Медынском уезде). В это число входят повстанцы и заложники.
«ДОХОД» ПОБЕДИТЕЛЕЙ. По приказу Революционного Штаба штраф с участников восстания поручалось собрать Коменданту города и уезда Матросову. Уже 1-2 декабря общая сумма собранных и зачисленных на депозит Главного Военно-Революционного Штаба штрафов составила около 34 тыс. рублей. Получена контрибуция и в натуральном виде: овцы, крупный рогатый скот, свиньи, птица, мука и др. Из всего «дохода» приказом ВРШ выданы в виде вознаграждения: Шмелёву – 200 руб, Константинову – 200 руб, Рябцеву – 200 руб, Кондрашову (пом. Коменданта г. Боровска) – 180 руб, а также партизанам (карателям) из расчёта 20 руб. в день: Чернышову – 260, Новикову – 160, Хромову – 420, Назарову – 160, Андрею и Ивану Мазуровым – 660, Давыдову, Никонову и Рублину – 660, Фёдору Сорокину – 180 руб, машинисту Одоевскому – 100 руб, писарю Муромцеву – 50 руб., за работу следователей: Елисееву - 900 руб. и Красовскому - 64 руб.
Рассмотрено «Заявление т. Матросова о вознаграждении его за работу по ликвидации мятежа…. ПОСТАНОВИЛИ: принимая во внимание, что Матросов действительно работал день и ночь по ликвидации, отдавая себя целиком в распоряжение Штаба, выдать ему денежное вознаграждение в размере 500 рублей».
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. Отпущенные мятежники, разумеется, были поставлены на учёт, и их роль в восстании была дополнительным, а подчас и единственным, компроматом при арестах в дальнейшем. Так, Аксёнов Дмитрий Иванович, 1874 г.р., крестьянин села Совьяки, в 1918-м оштрафован на 300 рублей и, с учётом его «маловажной роли в движении», отпущен. Спустя 20 лет, 21 января 1938-го, арестован. В его деле говорилось: «В 1918 г. являлся активным участником к/р восстания против советской власти, с оружием в руках заставлял идти крестьян на свержение советской власти. За что был судим Ревтрибуналом, дело о нём было передано Боровской уездной ЧК.». Типичная практика НКВД – искусственно усугубить обвинение.
Итоговая часть обвинения 1938-го года такова: «Будучи враждебно настроенным к мероприятиям политики советской власти, среди окружающих его лиц занимался контрреволюционной антисоветской деятельностью, распространял клевету против коммунистов, группировал вокруг себя церковников и бывших участников контрреволюционного кулацкого восстания». Дмитрий Иванович был приговорён к высшей мере наказания, 17 февраля на полигоне смерти Бутово его жизнь оборвалась. В этот же день в Бутове вместе с Дмитрием Ивановичем были расстреляны ещё 11 боровчан. Так аукнулся 1918-ый, так продолжалась война власти с народом.
В соответствии с Указом Президента РФ № 931 (1996 г) «О крестьянских восстаниях 1918-1922 годов» Прокуратура Калужской области своим заключением от 28.05.2012 года реабилитировала 190 участников восстания.
САМОУБИЙСТВО КОМИССАРА. У восстания, можно сказать, была ещё одна жертва - Тимофей Матросов (в дни восстания - комендант Боровска и уезда). Три месяца спустя после расправы с повстанцами он свёл счёты с жизнью. История примечательная.
Тимофей Евстигнеевич Матросов, уроженец села Федотово, что в нескольких километрах от Боровска, пришел в революцию, не сломленный ни тюрьмами, ни окопами. Член партии большевиков, безусловно, романтик, ему было 27 лет на момент Октябрьского переворота. С января 1918 года он работал в исполкоме Рощинского волостного совета, затем в агитпросветотделе уездного военного комиссариата, секретарь уездной фракции РКП.
В Государственном архиве документов новейшей истории Калужской области (ГАДНИКО) хранится дело о самоубийстве ( П-1. Оп. 2. Д. 16 ). С трудом, при помощи работников архива, разбираю предсмертную записку комиссара Матросова: «Если я имел право жить, то за мной имеется право и распоряжаться своей жизнью так, как хочу. Я хочу умереть и умираю. Никто не смеет указывать на меня пальцами, ибо я двенадцать лет стоял на революционном посту и не был подлецом, как другие. Сил для жизни нет — нервы истрепаны, — а калеки пусть уйдут".
По делу о суициде состоялось как уголовное, так и «внутрипартийное» расследование. Бывший председатель исполкома Петров, незадолго до этого переведенный в отдел просвещения дал следующие показания (грамматические ошибки по возможности исправлены):
«…т. Матросова очень мало знаю, партийная работа его нами ценилась. Но в последнее время он вёл себя очень странно - собирался ехать на фронт в Тамбов, то в центр, а также заявлял ни один раз на коллегиальных заседаниях, что он застрелится или кого застрелит, объясняя это издёрганностью нерв и прибегал для поддержки таковых к помощи спиртных напитков. Мне представлялось что тов. Матросов как будто вёл ненормальный образ жизни».
Есть показания и других сподвижников Матросова. Председатель Исполкома Шмелев: «Товарищ Матросов, с которым я лично никогда не имел конфликтов, могу показать как за работника достойного похвалы. Но за последние два месяца можно отметить большое в нём изменение, а именно - непостоянность службы, зарвавшися работой, но мало окончивши её, где бы не работал; часто можно замечать его выпивши и сильное нервное расстройство; на вопрос ему: отчего он последнее время так изменился и изнервничался, а также на романтической подкладке. Со слов его, он хотел жениться, или же застрелиться или кого застрелить, которые могут подтвердить и другие товарищи его слова на последнем прощальном банкете, устроенном в честь Матросова по инициативе его, Матросова и всех остальных, присутствующих на нём. Матросов был сильно пьян и отозвал меня в другую комнату и предложил на прощание несколько с ним выпить; я, уважая его, немного выпил и до самого рокового часу был с ним как лучший товарищ. В особенности я с ним спаялся во время октябрьского белогвардейского восстания, где я работал с ним в Военно-Революционном штабе по подавлению мятежников и исполнению приговоров активистам до самой ликвидации названного Штаба».
Своё объяснение написала подруга Тимофея, Елена Голофтеева. Она приводит слова своего друга: «Остаться здесь — значит втянуться в эту грязь и стать таким же подлецом, как Петров и Шмелёв, т. к. они не работают, а живут личными интересами. Я этого не хочу, потому что всегда работал честно — ради идеи, таким и умру. О своей смерти говорил часто и даже часа за три до смерти говорил: «жить не буду». Довольно часто и раньше говорил мне он о Петрове. Этот человек, говорил Матросов, из-за того, чтобы попасть на пост Председателя Исполкома, готов пойти на какую угодно подлость. В заключение скажу, что Матросов был высокой честности человек и истинный работник на пользу революции».
В уголовном деле подшита телеграмма: «открыт террор по подозрению задержан на станции балабаново отправляющийся в Калугу Матросов при задержании застрелился высылайте комиссию. Предисполком Шмелёв». Почему «по подозрению... при задержании», если это было самоубийство? Вероятное объяснение этому: поначалу решили объявить происшедшее как некий заговор на почве внутрипартийных распрей. Не сразу обнаруженная, предсмертная записка версию заговора отмела.
Что могло привести к самоубийству? Перечитаем фразу из показаний Шмелева: «я работал с ним, в Военно-Революционном штабе по подавлению мятежников, и исполнению приговоров активистам» (выделено - В. О.). Участие Матросова в расстрелах не могло не вызвать у молодого революционера-романтика психического потрясения или, говоря современным языком, эмоционального стресса, что на фоне неустойчивой психики и стало причиной «развернутого» психоза, и, как следствие, суицида. Что повлияло больше? Личное участие в казнях? Образы сразу овдовевших женщин и осиротевших детей? Горечь осознания того, что к власти рвутся и приходят подлецы? Всё это не вписывалось в понимание революции у честного большевика.
Он понимал, что всё обстоит совсем не так, как мечталось. Воплощение идеи (утопической, по сути) во что бы то ни стало, по принципу «все средства хороши», убивает в человеке всё человеческое, а порой и самого человека. Жизнь Матросова закончилась саморепрессией. Для большинства других это привело впоследствие к репрессии сознания, его перерождению.
Большевики, мастера в деле подтасовок, представили народу смерть Матросова как происки классового врага. Вот документ:
«Протокол Общего собрания коммунистов села Уваровска Кривской волости Боровского уезда Калуж. губ. <...>
Доклад тов. Уточкина (председатель уездной ЧК. — прим. В. О.), о текущем моменте.
Мы, коммунисты с. Уваровска Кривской вол. Боровского уезда Калуж. губ. Собравшись на общем собрании 14 марта 1919 года. ... Враги рабочее-крестьянской власти - кулачьё, спекулянты, богатеи и разные карьеристы пролазят в Советы и там свои тёмные делишки. Не считая нужным смотреть на общее положение, а из чисто эгоистических и шкурных интересов, дабы удержать власть в своих кулацких руках, производят аресты наилучших работников. Что и было у нас в Боровском уезде - шкурники, кулаки и домовладельцы арестовали товарища Матросова, тов. Рябцева (председатель уездного комитета партии — В. О.), тов. Евстигнеева (сотрудник уездной ЧК. — В. О.) и др. А тов. Матросов не выдержав такого позора, теперь уже выбыл из наших рядов. И так как тов. Матросов являлся самым наилучшим работником в нашем уезде, мы протестуем против того выступления кулаков, шкурников и богатеев и выносим нижеследующую резолюцию.
Резолюция: ...Они предвидя и сознавая, что с отъездом его (Матросова. — прим В.О.) в Губернскую Калужскую Чрезвычайную комиссию председателем будучи, что он будет и в первую очередь возьмётся за очистку кулацкого засилья в Боровском уезде, решили - во что бы то ни стало, каким бы то не было путём его опозорить. И предъявили ему арест, которого он не мог вынести, в чем они и были убеждены, хорошо зная товар. Матросова. А также предполагали, если они его уберут, то его товарищи, которые борются вместе с ним за идею рабочего класса, распадутся при ошеломлении такого удара, какой они нанесли нам, коммунистам. Но нет! Мы коммунисты, есть те, которые боролись раньше с оружием в руках против тех же кулаков, богатеев и спекулянтов, и будем бороться до тех пор, пока они не пройдут по нашим трупам».
История Матросова, солдата революции, высветила реальность: революционные идеи в уезде претворяли в жизнь необразованные, нечистоплотные функционеры. Революционеры-романтики, заряженные энергией заблуждения, оказались «белыми воронами», а утверждались подлецы, они и продолжали строительство «новой жизни».
…В один из мартовских дней 2011 года автор данного очерка поехал в Федотово, чтобы увидеть могилу Матросова. В деревне мужчина средних лет на вопрос, где находится могила, отвечал: «Тимошкина могила вон там, высокие тополя видите? Как погиб? Его кулаки убили. Поехал в Боровск, они его и убили. Но вам лучше расскажет Галина Васильевна. Она тоже Матросова. Работала председателем сельсовета. Сейчас у нее магазин в соседнем поселке».
Могила с ажурной оградой находится в открытом поле, вдали от домов. Ее окружают семь высоченных тополей. К ограде прикреплен небольшой прямоугольничек жести, на нем зеленой краской по коричневому фону неровным почерком выписано: «Тимофей Матросов убит богачами д. Федотово. 1918 г»
Галину Васильевну я застал в магазине. «Тимошка, — говорит она, — был председателем коммуны. Вот его и убили. Почему не на кладбище? Был заметным человеком, вот и похоронили отдельно». В Калуге, - говорю, - есть дело Матросова. Нисколько не удивившись причине смерти, Галина Васильевна молвила: «Вот поэтому и не разрешили похоронить на кладбище». Значит, знала.
