24.01.13
Социально-близкий Матросов
К ленинскому призыву «грабь награбленное» представители новой власти в Боровске отнеслись с полным пониманием и осенью 1919 г. в массовом масштабе провели конфискацию имущества у буржуазии. По масштабу и методам исполнения эта акция вышла из-под контроля, и Москва вынуждена была принимать меры. Управделами Совета Народных Комиссаров В.Д.Бонч-Бруевич, получив сигнал, обратился в Народный комиссариат внутренних дел (на бланке У.Д. СНК, 25/Х - 1919 г., №909) с письмом (приводим его полностью):
«Пересылаю вам при сём доклад инструктора-ревизора Калужского губернского исполкома, члена Р.К.П. (большевиков) Любомирского и обращаю ваше особое внимание на то, что творится в Боровске.
Уже неоднократно поступали ко мне сведения из этого города, что местные власти превратились в бич населения, что они совершают бесконечную цепь преступлений, подготовляя своими действиями брожение среди местного населения, которое может при малейшей агитации вылиться в прямое восстание. Я полагаю, что в настоящее время, когда наша Красная Армия с таким упорством борется под Орлом с белогвардейцами, совершенно необходимо обеспечить тыл этой армии полным спокойствием, ВВИДУ чего в полосе между Москвой и фронтом должен быть восстановлен самый строгий законный порядок, и всякое нарушение декретов и распоряжений центральной власти, которое нередко обнаруживается в деятельности местной власти, должны быть строжайшим образом караемо самым строгим судом военного времени.
Из этого доклада вы видите, что как раз в Боровске случилось обратное: с наступлением военного времени вместо спокойного настроения началась вакханалия арестов по самым пустячным случаям. Пользуясь этими арестами, местные власти выселяют семьи арестованных в 24 часа, забирая, и нередко в свою пользу, их имущество. Попытки образумить местную власть через уговоры отдельных товарищей не привели ни к чему. Ясно, что здесь необходимо самое строгое нелицеприятное расследование, произведенное быстро и решительно, причём все хоть сколько-нибудь виноватые представители власти должны быть немедленно арестованы и преданы самому строжайшему суровому суду, причём об аресте их и предании суду этих зловредных элементов нашей Советской России необходимо широко оповестить местное население, чтобы эта мера, выходящая из центра, успокоила бы взволнованных граждан (подчеркнуто мной - М.С.).
Кроме того, необходимо послать туда следственную комиссию, которая могла бы на месте рассмотреть эти безудержные, ни на чём не основанные аресты, и согласно своим полномочиям освободить тех лиц, которые действительно не имеют за собой никакой вины. Ко мне на приём в Управление Дел Совнаркома приезжают из этой полосы граждане, представители различных профессий и партий, умоляя центральную власть обратить внимание на то, что делается в этих местностях. Я полагал бы, что следствие по этому делу необходимо вести в самом срочном порядке. С результатами следствия прошу Вас уведомить Управление Дел Совнаркома для доклада председателю В.И. Ленину.
Управляющий Делами Совета Народных комиссаров (Влад. Бонч-Бруевич)».
Во исполнение обращения Бонч-Бруевича поручено было Калужскому Губревкому и Губисполкому провести следствие. По делу о преступлении по должности привлекли в качестве обвиняемых 10 местных функционеров и 37 свидетелей. Материалы дела составили том в 385 листов (примерно 650 страниц). Под шифром Р-819 (оп.З, д. 314) следственное дело находится в Государственном архиве Калужской области.
В качестве обвиняемых следствие привлекло:
председателя Боровского уисполкома Денисова,
председателя уездревкома и земотдела Матросова,
председателя уездкомдезертир Лучкина,
политического комиссара уездвоенкома Хмылёва,
военного комиссара и члена Боровского уездкома Константинова,
члена райпродкома Романова и других (все - члены Р.К.П. (б) с 1918 года).
Председатель уездревкома Матросов в своих показаниях объяснял начало акции:
«Вопрос о выселении обстоял так: от Калужского губревкома было получено распоряжение очистить квартиры буржуазии для Красной Армии. Ревкомом это и было исполнено, мы поняли это распоряжение в том смысле, что в Боровск придут красноармейские части, почему и был отдан приказ о выселении в 24 часа, но была выселена только небольшая часть буржуазии, так как видели, надобность в выселении миновала».
Далее Матросов показал: «Ревкомом был выдан 41 ордер на обыски, но обысков было произведено 35 или 36... Что касается неправильного отобрания вещей и имущества, то, думаю, это сделано товарищами, проводившими обыски, по непониманию... Из числа отобранных вещей мною некоторым товарищам были выданы во временное пользование шубы и шапки исключительно для поездки в уезд, но часть товарищей носили шубы в городе, каковое явление я нахожу ненормальным и заявлял об этом товарищам... Обеспечение о возвращении части имущества владельцам ими ничего не было сделано. Часть возвращено, а остальное имущество не передано по назначению ввиду недостатка времени (тут не могу не вспомнить про то, что возврат вкладов населения, де-факто конфискованных гипер-эмиссией воздушных денег в 1992 г., новая российская власть не может произвести, ибо "такие огромные суммы обрушат бюджет" - М.С.).
Обвиняемый Константинов показал: «Помощник военного комиссара тов. Хмылёв в пьяном виде производил обыск гр-на Полежаева, в доме которого он квартировал… В 24 часа, не стесняясь с социальным положением выселяемого, была выселена семья гражданина Стеснягина... Был случай, когда гражданин Проваторов, не доставивший по требованию Лучкина лошадь, был за это арестован... Главным распорядителем всех отобранных вещей был Председатель ревкома т. Матросов... Драгоценные вещи, которые поступили в ревком, временно не были опечатаны и сданы по назначению, видимо, носились т. Матросовым в кармане, несмотря на то, что ценность их была определена экспертом ювелиром Горячкиным почти в 40 миллионов рублей (летом 1918 г. установленная соввластью закупочная цена зерна составляла 4 руб. 20 коп. за пуд - М.С.), в результате такого небрежного обращения с драгоценностями явилась пропажа одного бриллианта, на который по его особым качествам я с тов. Покрывко и другими обратил внимание, и на мой вопрос к тов. Матросову - куда делся этот бриллиант, он замялся, и я не мог добиться исчерпывающего ответа».
Конфисковывались в основном драгоценности и даже личные награды. У семьи Меренковых отобрано 26 наград. «В доход республики» реквизировали: Орден Святого Владимира, Орден Святой Анны с мечами, серебряную медаль за Турецкую войну, медаль за Персидскую войну, два серебряных знака Красного креста. Акт изъятия вещей у Меренковых включает 118 наименований.
Конфискация проводилась не только у жителей Боровска, но и у многих крестьян уезда. Из показаний Александра Васильевича Афиногенова, 53-х лет, житель с. Федотово: «В моём доме был произведен обыск, при котором между прочим отобраны бриллианты, принадлежащие жене моего сына (неплохо жил народ в селе Федотово! - М.С.) Ивана Александровича Афиногенова».
На запрос следственной комиссии, как приходовалось конфискованное, ответы даны были такие:
- Отдел соцобеспечения: «Уполномоченным губревкома и губисполкома т. Лион и Богомолову. Вследствие телеграммы от 24 сего ноября за №1, отдел социального обеспечения уведомляет вас, что имущества и ценностей из числа конфискованных от Боровского ревкома и уездисполкома после 25 сентября сего года принимаемо не было. Заведующий отделом Виноградов, секретарь (подп. неразб.)».
- Боровское казначейство ответило туманным текстом, из которого невозможно что-то понять: «КВИТАНЦИЯ № 205. 1919 года ноября 6 дня принято Казначейством и записано на приход по статье под №1222 Боровского ревкома, отношение от 5/Х1-19 г. за № 384, золотые и серебряные, и бриллиантовые вещи, оценён в один рубль (и это еще много - на кой хрен рабоче-крестьянской республике золотые финтифлюшки? - М.С.), согласно отношению Народного банка за №13630 зачислены в приход цен (комис.)».
Отобранные вещи экспроприаторы передавали своим знакомым и подчинённым. Так, следственная комиссия приняла от милиционера Спас-Прогнаньской волости Маслова конфискованные им «в свою пользу» вещи. В акте значатся 102 наименования вещей, конфискованные у жителя д. Воробьи Андрея Ивановича Киселёва.
Конфискация сопровождалась арестами. Вот документ, из которого следует, что были арестованы известные в городе промышленники, что грозило остановкой производства:
«Выписка из протокола №6 заседания Боровского уездревкома от 17 октября 1919 г. СЛУШАЛИ: об освобождении А. и П. Голофтеевых, Д. Проваторова и А. Ёжикова. ПОСТАНОВИЛИ: Ввиду того, что дело фабрики и заводов окончательно грозит остановкой и, кроме того, на кожевенном заводе портится товар - освободить из-под стражи А. и П. Голофтеевых, Д. Проваторова и А. Ёжикова, сообщив при этом в губчека, перед которой ходатайствовать об ускоренном разборе их дел. Председатель Матросов, члены...».
Сослуживцы, знакомые, близкие старались вызволить попавших в беду грабителей. Приводим одно такое ходатайство за подследственного милиционера:
«В Боровскую уездную Коммунистическую Партию РСФСР. ПРОШЕНИЕ.
Настоящим Культурно-Просветитильский Кружок в виду ареста председателя Кружка т. Голубева Михаила Алексеевича ходатайствует перед Партией РКП (большевиков) освободить от наложенного на т. Голубева ареста. Свои мотивы Кружок о просьбе освободить т. Голубева из-под ареста ввиду крайне тяжёлого положения в Кружке подтверждаем тем, что т. Голубев принёс неоценимые услуги Кружку на поприще Просвящения и организации столь трудного дела и если Кружок лишится своего руководителя и организатора, то тем самым почти и прекратится деятельность Кружка, а также принимая во внимание предстоящие празднества второй годовщины Октябрьской революции, где т. Голубев занимается, из главных мест в организации и проведении праздника и за отсутствием т. Голубева налаженная работа к празднику совершенно разрушится (последний раз возвращался из Подольска в Самару, со мной в купе ехала немолодая женщина; работает она в Москве гувернанткой, платит ей хозяйка 45 тыс. руб. в месяц; сама хозяйка имеет бизнес - у нее фирма "по организации праздников"; 90 лет прошло, а у НИХ все праздник и праздник... М.С.) ввиду этого Кружок подтверждает свою просьбу о освобождении т. Голубева из-под ареста». (Председатель и члены – 14 подписей).
Губревтрибунал вынес обвинительные заключения.
Матросов обвинялся в том, что «будучи председателем Боровского уездревкома, допускал незаконные, ничем не вызванные аресты, а также допускал незаконные действия других представителей советской власти, допускал неряшливое, хаотичное хранение в одном общем месте конфискованных вещей и ценностей, никуда их не приходуя, неправильно выдал пять ордеров на право обыска гр. Денисову; зная о злоупотреблениях ордерами, выданными Денисову и Хмылёву, и о пьянстве последнего, не принял срочных мер к устранению означенных злоупотреблений».
Лучкин обвинялся в том, что «состоя председателем Боровской уездной комиссии по борьбе с дезертирством, производил обыски в нетрезвом виде, совершил взлом запертой кладовой и обратил в свою пользу часть вещей из этой кладовой, допускал грубое обращение с гражданами и требовал для себя бесплатно продуктов, допускал избиение красноармейца своего отряда, а также явившегося к переосвидетельствованию красноармейца Нестерова, таким образом своими действиями и поступками дискредитировал Советскую власть».
Хмылёв обвинялся в том, что «состоя помощником военкома Боровского уезда, пользуясь предоставленной ему властью, 1) будучи неоднократно на обысках, конфисковывал предметы, не подлежащие конфискации и не оставлял копии протоколов; 2) что на этих обысках, отбирая вино, тут же выпивал его и будучи пьян, вёл себя грубо, дерзко, вовсе не составлял протоколов обыска и что, составляя, не заносил всего отобранного и один составленный протокол, будучи пьян, разорвал; 3) в том, что будучи совершенно пьян, пытался без ордера произвести обыск, угрожал оружием и даже приступил к обыску».
Боровским комиссарам-экспроприаторам было важно утверждать, что они борцы за идеи коммунизма. В противном случае их действия превратились бы в простые грабежи. Так, обвиняемый Хмылёв писал на имя следователя Чижова:
"Работая в партии с 1905 г., что можно установить в г. Москве на заводе Вонфельд и Бромлей, ибо документы утеряны при отступлении из Казани 9 августа 1918 г., а с февраля 1917 г. занимая посты комиссара (документы взяты в конторе тюрьмы у меня) и находясь арестованным с 1 ноября вот уже больше 1,5 месяцев, я, глубоко страдая душевно за свою вину, приношу Вам свою сердечную благодарность за предупреждения. Тов. Чижов! Клянусь именем красного офицера и коммуниста, не раз лившего свою кровь на гражданской войне за идеи коммунизма, заслужить прощение народа и партии, принося своими знаниями как партийный работник, и боевым опытом на фронте, я готов отдать сейчас свою жизнь, чем замарать публичным позором своё имя и партии. Тов. Чижов! Дайте мне возможность поехать на фронт честному, и я уверяю, что ваша помощь навсегда останется для меня святой, и клянусь чем угодно, что никогда не возьму в руки рюмку. Уважающий Вас, с коммунистическим приветом, Иван Хмылёв. 17 декабря 1919 года».
Калужский революционный трибунал в выездной сессии в г. Боровске 3 марта 1920 года вынес приговор:
«Матросова И.Б., Денисова П.В., Лучкина И.И., Хмылёва И. И. подвергнуть принудительным работам с содержанием под стражей за их счёт сроком: гр. Матросова и Денисова на 5 лет каждого, гр. Лучкина на 2 года, Хмылёва, как дискредитирующего Советскую власть и Р. К. П. на 8 лет. Но, принимая во внимание амнистию 2-ой годовщины Октябрьской революции и классовое происхождение обвиняемых, срок заключения сократить гр. Хмылёву до трёх лет, гр. Матросову и Денисову до одного года, заключив их в концентрационный лагерь, гр. Лучкина заключению не подвергать, освободив условно, направив его в распоряжение губвоенкома для зачисления в ряды Красной Армии. Петра Дмитриевича Константинова, руководствуясь революционной совестью и амнистией 2-ой годовщины Октябрьской революции, считать по суду оправданным».
Спустя 9 месяцев, высшая инстанция рассмотрела кассационную жалобу осуждённых и приняла следующее «ОПРЕДЕЛЕНИЕ Кассационного Трибунала Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов Рабочих, Красноармейских, Крестьянских и Казачьих депутатов в составе председателя Трибунала КРЫЛЕНКО (Крыленко расстрелян в 1938 г.. – прим. авт.) и в присутствии членов (перечисляются), заслушав и рассмотрев на заседании от 6 декабря 1920 г. кассационную жалобу на приговор…… приговор оставить в силе, сократив срок наказания Матросову и Денисову до 8 (восьми) месяцев, остальных от наказания освободить...»
************************************************************************
Молодежь нонешняя и слов-то таких не слыхивала, а мы воспитывались на пьесе Тренева "Любовь Яровая". Революционная, тык-скыть, романтика:
"Кошкин (грозно). Грозной, расстегнуться! Ну!
Грозной. Да тю на тебя…
Кошкин. Грозной, в два счёта…
Грозной (выхватывает револьвер). Ну? что за шутки!
Кошкин (в руках револьвер). Именем революции! Револьвер на стол!
Грозной кладёт револьвер на стол.
Что в карманах — тоже на стол!
Грозной выкладывает из кармана золотые вещи.
Ах ты… бандит! Махна! Марш на коридор!
Грозной в сопровождении Кошкина выходит в коридор. Вопль Грозного: «Рома, прости!» Голос Кошкина: «К стенке!» Выстрел.
Входит Кошкин. Пауза.
(Продолжая диктовать.) Продолжайте… «Оставляя город в полном революционном порядке… приглашаю граждан…».
Занавес"
Но воспитывали нас плохо, а читать мы умели еще хуже. Я вот только сегодня (!!!) заметил, каковые слова предшествовали этой сцене:
"... Товарищ Панова, готовьте бумаги к эвакуации.
Кошкин. Ну, Грозной, дай курнуть. (Пановой.) Печатайте: «Оставляя по требованию стратегии город на самое кратчайшее время, приглашаю граждан сохранять полный…»
Грозной. Тюрьму, надо приказать, чтобы ночью очистили, — всех под гребло.
Кошкин. А что? Разве это уже так нужно?
Грозной. А что ж, даром мы их кормили?..
Панова. Какой вы, товарищ Грозной, жестокий.
Грозной. У революционера, товарищ Панова, сердце должно быть стальное, а грудь железная.
Кошкин. Верно, Грозной!.. Верно, Яша! (Хлопает грудь.) О, да у тебя она… золотая, что ли? Звенит…"
