29.09.08
И. Павлова. Реванш
Итак, все развивается в советских традициях: за новым учебником по отечественной истории, в котором Сталин представлен "эффективным менеджером", последовали мероприятия по разъяснению новых установок общественности. 22 апреля в Культурном центре ФСБ состоялся круглый стол по теме "Проблемы публикации источников о Великой Отечественной войне. Критика попыток фальсификации истории".
Начальник Центра полковник Сергей Игнатченко объявил, что ФСБ готова предоставлять архивные документы периода Великой Отечественной войны как историкам, так и журналистам. Средства массовой информации растиражировали новость как сенсацию. Однако те, кто когда-либо работал в российских архивах и пытался получить доступ к закрытым документам по советской истории, знают, что дьявол в деталях. Все встало на свои места после разъяснения главного научного сотрудника Института всеобщей истории РАН, председателя Ассоциации историков Второй мировой войны Олега Ржешевского. "Конечно, – сказал он, – некоторые документы останутся недоступными на века, если это касается государственной или личной тайны".
Этот ответ означает, что в обозримое время (пока в России будет нынешняя власть) историки не увидят документы (те, что еще не уничтожены), раскрывающие действительные замыслы Сталина во Второй мировой войне. А именно эти документы представляют самую серьезную государственную тайну как Советского Союза, так и России – его правопреемницы.
Г-н Ржешевский сделал еще одно примечательное заявление. Он призвал российский парламент отказаться от постановления "О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года", принятого II Съездом народных депутатов СССР в декабре 1989 года. "Когда осуждали этот протокол (секретный дополнительный протокол к договору. - И.П.), – вопросил Ржешевский, – думал ли кто-то о том, что договор был заключен в интересах безопасности? Ведь никто не задавался вопросом, в каких условиях он заключался. В тот период СССР был зажат в угол, и другого выхода не было". Если парламент России откажется от осуждения версии этого протокола, подчеркнул он, "это позволит вести более эффективную борьбу с фальсификаторами истории".
Полагаю, что Ржешевский и другие старейшины советской военно-исторической науки – Анфилов, Гареев, Горьков, Орлов и прочие - давно ждали реванша, хотя уже и десять лет назад было понятно, что победа будет за ними. Они сохранили все посты в российской исторической науке, они же контролировали подготовку новых кадров историков. Правда, в 1997 году на заседании Ассоциации историков Второй мировой войны они лишь заявляли, что "история – наука политическая" и историку необходимо "всегда помнить об интересах своего государства и заботиться о здравомыслии поколений, вступающих в жизнь".
Здесь я позволю себе процитировать собственный текст, написанный под впечатлением того заседания. В нем зафиксировано противостояние, имевшее место тогда в российской историографии:
"Состоявшаяся дискуссия продемонстрировала то, что историкам демократического направления не удалось оттеснить или сколько-нибудь заметно потеснить историков прокоммунистического направления. Последние, сохранив свои позиции в институциональной системе постсоветской науки, перешли к реваншу, который собственно научного значения не имеет. Однако он оказывает серьезное влияние на процесс дальнейшей деградации исторической науки в России и скажется на подготовке нового поколения историков.
Процессы, которые происходят в постсоветской исторической науке, связаны с общими политическими процессами в стране. Демократия не удалась даже в истории, да и не могла удаться при наличном соотношении сил. Если бы прокоммунистический реванш получил хотя бы отпор со стороны мировой исторической науки, но и здесь сложилась парадоксальная ситуация: западные историки не только формально контактируют с прокоммунистическими историками, но и поддерживают их концептуально. Российским историкам демократического направления придется проявить не только терпение, но и отвагу".
Если положение с тех пор и изменилось, то только в худшую сторону.
Прокоммунистические историки, захватив командные высоты, пытаются вернуть территорию, отданную в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Олег Ржешевский выступает за отмену постановления Съезда народных депутатов, которое для своего времени было прогрессивным, но по сути половинчатым. С 1989 года историография кануна Второй мировой войны в своих оценках ушла далеко вперед. Комиссия Александра Яковлева, готовившая проект постановления, не вышла за рамки обсуждения договора как международно-правового документа. Советско-германский договор о ненападении, подписанный Молотовым и Риббентропом в Москве 23 августа 1939 года, не был поставлен в исторический контекст, и никаких принципиальных выводов о его последствиях не делалось. Яковлев ограничился замечанием о том, что "у Сталина и некоторых людей из его окружения уже тогда могли быть имперские замыслы, чуждые принципам социализма", а также "иллюзии... не позволившие должным образом использовать полученную передышку".
Однако даже такая осторожная оценка договора не дает покоя Ржешевскому и Ко. И конечно, не чем иным, как фальсификацией, с которой необходимо вести "эффективную борьбу", является для них вывод о том, что советско-германский договор и секретный дополнительный протокол к нему о разделе сфер влияния неопровержимо свидетельствуют: Сталин и Гитлер несут равную ответственность за развязывание Второй мировой войны. Сталин подтолкнул Гитлера к нападению на Польшу 1 сентября 1939 года, так как договор устранял для нацистской Германии опасность войны на два фронта. Сталин вынашивал свой план вступления в войну, и этот план был не оборонительным, а агрессивным. О нем он поведал, в частности, в своей речи перед членами Политбюро 19 августа 1939 года. Первая публикация в России одной из записей этой речи в декабрьском номере журнала "Новый мир" за 1994 год была сделана Татьяной Бушуевой.
Какой это был замечательный момент! Тот декабрьский номер значил для меня то же, что, полагаю, для поколения 60-х ноябрьский номер "Нового мира" за 1962 год с публикацией "Одного дня Ивана Денисовича". Это был прорыв – нашелся недостающий кусочек пазла в общей картине кануна Второй мировой войны. Со стороны Татьяны Бушуевой это был поступок, потому что и до того, и после речь либо замалчивалась, либо объявлялась фальшивкой. В настоящее время известны и другие записи сталинской речи кроме опубликованной в 1994 году. Найдено немало свидетельств, подтверждающих как сам факт произнесения речи, так и содержание того, что говорил Сталин 19 августа 1939 года.
И для меня стало потрясением сообщение о том, что Бушуева тоже принимала участие в заседании круглого стола в ФСБ. Один этот факт характеризует обстановку и в стране, и в среде историков ярче, чем все новости, вместе взятые. Я не знаю, что Татьяна Семеновна имела в виду, говоря, что "в 90-х годах, после открытия архивов, произошло резкое размежевание среди историков, и даже появились попытки фальсификации истории, в том числе путем прямого измышления фактов, подделки документов и т.д". Но для меня это прозвучало как покаяние Дмитрия Дудко.
Нынешняя власть может указывать, а обслуживающие ее историки писать о Второй мировой войне что угодно. Они могут сколь угодно лгать, возвеличивая Сталина и его политику, сколь угодно клеймить враждебные им интерпретации и бороться с ними. Но правду о войне, которая в конце 1980-х – начале 1990-х вырвалась из-под глыб, затолкать обратно уже не удастся. Она живет. И чем сильнее будет навязываться обществу просталинская концепция, тем больше люди будут тянуться к правде.
