26.09.08

 

 

12 марта 1940 г. в Москве был подписан Мирный договор. Он начинался такими словами: "Президиум Верховного Совета СССР, с одной стороны, и Президент Финляндской Республики, с другой стороны, руководимые желанием прекратить возникшие между обеими странами военные действия и создать прочные взаимные мирные отношения…" С советской стороны договор подписал глава правительства и нарком иностранных дел В.М.Молотов, с финской стороны - глава правительства (будущий президент Финляндии) Р.Рюти.

 

 

По меньшей мере странными были и обстоятельства заключения Московского договора, и его содержание, и его политические последствия.

 

Накануне заключения договора, подписывая полномочия финской делегации на заключение соглашения на продиктованных Москвой условиях, президент Каллио произнес в запальчивости роковую фразу: "Пусть отсохнет рука, подписавшая такой документ". В августе 1940 г. Каллио тяжело заболел, у него произошел инсульт, после которого отнялась именно правая рука; в дальнейшем здоровье его непрерывно ухудшалось, и накануне Рождества Каллио скончался от повторного инсульта на перроне вокзала Хельсинки (президент Финляндии ездил на свою пригородную дачу на "электричке"). Этой историей, казалось бы, более уместной в мистическом триллере, нежели в реальной действительности, перечень странных нелепостей, связанных с заключением Московского договора, лишь начинается.

 

Кто и с кем заключил 12 марта 1940 г. договор в Москве? Это совсем не простой вопрос. Формально-юридически взаимоотношения СССР и Финляндии основывались на Договоре о взаимопомощи и дружбе, заключенном 2 декабря 1939 г. с так называемым "народным правительством" так называемой "финляндской демократической республики". Формально-юридически никакой войны, никакого конфликта между двумя государствами не было. О чем глава правительства СССР тов. Молотов публично заявил еще 4 декабря 1939 года:

 

"… Советское правительство не признает так называемое "финляндское правительство", уже покинувшее г. Хельсинки и направившееся в неизвестном направлении, и потому ни о каких переговорах с этим "правительством" не может теперь стоять вопрос. Советское правительство признает только Народное правительство Финляндской Демократической республики, заключило с ним Договор о взаимопомощи и дружбе, и это является надежной основой развития мирных и благоприятных отношений между СССР и Финляндией".

 

Эта же безукоризненная логика была использована и в Лиге Наций, Генеральному секретарю которой было заявлено, что "Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает финляндскому народу. Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря сего года заключён Договор о взаимопомощи и дружбе". Итак, войны не было. Отношения были мирными. Красная Армия, Краснознаменный Балтийский флот и славные "сталинские соколы" всего лишь бескорыстно помогали "народному правительству" в его героической борьбе против мятежных "маннергеймовских банд"…

 

Смех смехом, но даже на секретных военных топографических картах, выпущенных картографическим Управлением Генштаба РККА в начале 1940 г., вместо нормальной линии государственной границы СССР была изображена линия "новой границы" с призрачной "демократической Финляндией", каковая граница на участке северной Карелии проходила всего в нескольких десятках километров от берега Белого моря.

 

Разумеется, эти обстоятельства не создавали абсолютно непреодолимых преград в деле заключения полноценного, юридически-значимого мирного договора. Всего-то требовалось составить, подписать и вручить финской делегации три документа. Грамотный чиновник МИДа мог бы составить их за пару часов. Первый документ - заявление "правительства Куусинена" о самороспуске. Второй - совместное заявление правительства СССР и "народного правительства Финляндской демократической республики" о том, что в связи с самороспуском "народного правительства" заключенный 2 декабря 1939 г. Договор о взаимопомощи и дружбе признается утратившим юридическую силу. Третий документ был бы самого щекотливого свойства - следовало в той или иной форме дезавуировать скандальные заявления Молотова. Как один из возможных вариантов - соответствующую бумагу мог подписать Председатель Президиума Верховного Совета СССР тов. Калинин (тов. Сталин, как один из многих рядовых депутатов ВС СССР, дезавуировать заявления главы правительства СССР, конечно же, не имел права).

 

Однако ничего подобного сделано не было, и Московский договор был подписан с представителями "финской белогвардейщины", якобы бежавшими из Хельсинки "в неизвестном направлении", но успевшими перед этим поднять вооруженный мятеж против правительства "демократической Финляндии", с каковым "правительством" СССР на момент подписания мирного договора был связан узами Договора о взаимопомощи и дружбе. Случай в истории дипломатии цивилизованных стран уникальный. Но, может быть, Сталин и его сподвижники в силу пробелов своего образования (по большей части - неоконченного среднего) не понимали эту простейшую юридическую технику? Ничего подобного. Наличие правовой коллизии, связанной с существованием "народного правительства демократической Финляндии", в Москве отлично осознавали, о чем и сообщил депутатам трудящихся сам Молотов на Сессии Верховного Совета СССР, состоявшейся 29 марта 1940 года:

 

"…мы обратились к Народному Правительству Финляндии, чтобы узнать его мнение по вопросу об окончании войны. Народное Правительство высказалось за то, что в целях прекращения кровопролития и облегчения положения финского народа следовало бы пойти навстречу предложению об окончании войны… Соглашение между СССР и Финляндией вскоре состоялось… В связи с этим встал вопрос о самороспуске Народного Правительства, что им и было осуществлено". (101)

 

Правда, товарищ Молотов и на этот раз слукавил, поставив в своем выступлении телегу впереди лошади.

 

Не заключение мирного договора делало необходимым самороспуск "правительства Куусинена", а как раз наоборот - ликвидация марионеточного псевдо-правительства несуществующей страны было необходимым условием добросовестного ведения переговоров и заключения договора с законным правительством Финляндии. Впрочем, несравненно более важной, нежели использованные Молотовым обороты речи, является дата. Доклад Молотова прозвучал 29 марта, а мирный договор был подписан 12 марта. Никаких других официальных документов (если только речь Молотова вообще может считаться "документом", имеющим международно-правовое значение) о самороспуске "правительства Куусинена", равно как и о признании Советским Союзом законного правительства Финляндии, сделано не было.

 

Все это едва ли было случайным: скорее всего Сталин вполне осознанно не спешил выкинуть "правительство Куусинена", придерживая его, как карточный шулер придерживает в рукаве фальшивого туза. Только после того, как "игра" была завершена, договор с Финляндией подписан, а угроза вмешательства в войну англо-французского блока временно отступила, Сталин разрешил распустить "народное правительство".

 

Если наличие лишнего правительства и "двух Финляндий" всего лишь придавало ситуации фарсовую окраску, то заключение "договора о мире" в обстановке продолжающейся вооруженной агрессии позволяет поставить вопрос о юридической несостоятельности этого документа в целом. Поясним суть проблемы одним конкретным примером, причем имеющим самое прямое отношение к советско-финляндским войнам. Последняя из этих войн была завершена следующим образом:

 

- 4 сентября 1944 г. вступило в силу соглашение о прекращении огня

- 19 сентября 1944 г. было подписано Соглашение о перемирии

- 10 февраля 1947 г. был подписан Мирный договор

 

Можно предположить, что реализация именно такого, цивилизованного порядка выхода из войны было обусловлено тем, что на этот раз в качестве одной из сторон Соглашения о перемирии и Мирного договора выступал не только Советский Союз, но и целая группа стран антигитлеровской коалиции, включая Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. В подобной ситуации возможности сталинского "беспредела" были существенно ограничены. В марте же 1940 года финскую делегацию вызвали в Москву и предложили подписать некий документ под "дулом орудий" - в прямом и переносном смысле этого выражения. Ни соглашение о длительном перемирии, ни, по меньшей мере, временная договоренность о прекращении огня на период ведения переговоров не были достигнуты (точнее говоря - были категорически отвергнуты советской стороной), и Московский договор был подписан непосредственно в ходе войны.

 

Что же касается характера этой необъявленной войны, то Лига Наций охарактеризовала ее как агрессию Советского Союза против нейтральной, миролюбивой страны, и даже кремлевские составители текста Московского договора не набрались смелости обвинить в чем-либо Финляндию, уклончиво охарактеризовав развязанную ими войну как "возникшие между обеими странами военные действия". И не более того. Важно отметить, что ни о каких "провокационных обстрелах советской территории", ни о каких "агрессивных замыслах финской военщины" в преамбуле Московского договора не было сказано ни слова. Но если международное сообщество признало за Финляндией право на вооруженное сопротивление агрессии, то было ли это право утрачено в связи с подписанием Московского договора? Проще говоря - чем "мирный договор", заключенный в условиях продолжающегося вооруженного насилия, отличается от долговой расписки, полученной вымогателями с помощью утюга и паяльника? Накладывает ли такая расписка на жертву вымогателей какие-либо обязательства - кроме моральной обязанности законопослушного гражданина обратиться в правоохранительные органы и помочь им в поимке преступников?

 

Теперь от формы и обстоятельств заключения Московского договора перейдем к анализу его содержания. Главным содержанием договора было определение новой линии границы между СССР и Финляндией. Эту линию можно было провести, руководствуясь по меньшей мере тремя разными соображениями (и обосновывая это решение тремя типами аргументов).

 

Если руководствоваться выраженным в преамбуле договора стремлением "создать прочные взаимные мирные отношения", то следовало отвести войска на линию, которую они занимали до "возникших между обеими странами военных действий", т.е. на линию международно-признанной государственной границы меду СССР и Финляндией.

 

В качестве пропагандистского обоснования такого благородного решения могли служить слова всенародно-любимой песни, которая гремела в те годы изо всех репродукторов. "Земли чужой мы не хотим ни пяди". Под этим лозунгом победоносная Красная Армия с развернутыми знаменами, под гром полковых оркестров, могла пройти парадным строем по улицам Ленинграда. "Белофинская военщина получила достойный урок, весь мир убедился в том, что для Красной Армии нет непреодолимых преград, и города Ленина, колыбель революции, может теперь спать спокойно" - так можно было объяснить произошедшее своему народу и международному сообществу. Разумеется, такого благородства от Сталина и Ко едва ли кто-нибудь ожидал, поэтому сразу же перейдем к обсуждению Варианта № 2.

 

Новую границу можно было провести строго по той линии, которая была предложена финнам в ходе предвоенных переговоров в октябре-ноябре 1939 г. И это решение позволяло Сталину выйти из войны, как говорится, "сохранив лицо". Все могло бы выглядеть очень красиво. "Воля могучего Советского Союза - закон для всех. То, что нам надо, мы возьмем всегда. Финны не захотели отдать нам кусок территории Карельского перешейка по-хорошему, через обмен территориями - им же хуже, теперь придется уступить требованиям Советского Союза по-плохому, после военного поражения и безо всяких обменов".

 

Наконец, возможен был и самый жесткий Вариант № 3. Новая линия границы могла быть проведена по той линии фронта, которая реально сложилась на начало марта 1940 года. На основании простого и древнего как мир "права завоевания". Именно так - огнем и мечом - кроились в весьма недалеком прошлом границы всех европейских государств. Скорее всего, именно на такое решение территориального вопроса - как на худший, но, увы, неизбежный, вариант - рассчитывала в марте 1940 г. и финская делегация.

 

Ничего подобного - ни один из трех перечисленных вариантов Сталина не устроил. В ультимативной форме финнам было предложено согласиться на откровенно-наглый разбой, при котором Советский Союз присваивал себе не только все фактически занятые Красной Армией территории, но и те земли, к которым и близко не смог подойти солдат Красной Армии.

 

По условиям Московского договора от 12 марта 1940 г. к Советскому Союзу отходил весь Карельский и весь Онежско-Ладожский перешеек с городами Виипури (Выборг), Кексгольм (Приозерск), Сортавала, Суоярви. Это были одни из наиболее развитых в экономическом отношении районы Финляндии. Расположенные там целлюлозно-бумажные комбинаты производили примерно столько же целлюлозы, сколько весь СССР, причем значительно лучшего качества. 19 крупных и средних электростанций полностью обеспечивали энергией всю промышленность региона. Летом 1939 г. на этой территории проживало 12% населения Финляндии и производилось 30% зерна. По площади освоенных пахотных земель (178 тыс. га) "новоприобретенные" районы в 2,7 раза превосходили соответствующий показатель всей Советской Карелии.

 

Но и это еще не все. Якобы в целях "обеспечения безопасности Ленинграда" Советский Союз аннексировал изрядный кусок территории (площадью порядка 5 тыс. кв. км) на севере Финляндии, в районе Алакуртти - Салла, отстоящий от Ленинграда на расстояние в 800 км, и даже западную часть полуостровов Рыбачий и Средний, находящихся на расстоянии в 1400 км от Ленинграда. Забота о "безопасности Ленинграда" зашла так далеко, что по условиям Московского договора Советский Союз присвоил себе право на создание военно-морской и авиационной базы на полуострове Ханко, расположенном на северной (т.е. финляндской) стороне Финского залива, на расстоянии 400 км от Ленинграда и в 100 км по шоссе от Хельсинки. Общая добыча составила порядка 37 тыс. кв. км финской земли (не считая водных пространств) - это больше территории Бельгии и чуть меньше территории Швейцарии или Нидерландов. В целом, Советский Союз аннексировал в 13 раз больше того, что Сталин требовал на переговорах в октябре 1939 г. и примерно в 5 раза больше того, что было захвачено силой оружия в ходе "зимней войны".

 

С формально-юридической точки зрения Московский договор от 12 марта 1940 г. почти ничем не отличается от Соглашения о перемирии между Францией и Германией, подписанного в Компьенском лесу 24 июня 1940 г. Оговорка "почти" относится лишь к тому, что вопрос о том, кто (Германия или Франция) был агрессором, а кто - жертвой агрессии, допускает разные толкования. Строго говоря, именно Франция объявила 3 сентября 1939 г. войну Германии, и именно французские войска первыми пересекли границу (9 сентября) и вторглись на сопредельную территорию Германии. Да, Нюрнбергский трибунал отверг подобную казуистику и признал Германию виновной в развязывании войны в Европе, в том числе - и войны против Франции. И, тем не менее, тема для сугубо абстрактной дискуссии остается. В случае же с 1-й советско-финляндской войной ("зимней войной") все предельно ясно: Финляндия не нападала, не угрожала, да и не могла - в силу разницы в размерах - угрожать могучему Советскому Союзу, армия которого превосходила в численности все мужское население страны Суоми (включая грудных младенцев и ветхих стариков).

 

В современной Германии едва ли найдется экстремистская группировка крайне правого, реваншистского толка, у которой хватит наглости требовать "возвращения" Парижа и Орлеана, ссылаясь при этом на условия Соглашения о перемирии 1940 года. В самой же Франции лишь немногие из тех, кто в годы оккупации обвинял Де Голля, "Свободную Францию" и бойцов антифашистского Сопротивления в нарушении "перемирия" с захватчиками, избежал уголовного наказания. Эти вдохновляющие примеры должны, на мой взгляд, сдержать праведный гнев тех российских историков и публицистов, которые с видом оскорбленной невинности возмущаться тем, что не все граждане, и не все руководители Финляндии считали себя морально-обязанными выполнять условия Московского договора… Впрочем, с весны 1940 г. по весну 1941 г. вопрос о том, как руководство Финляндии относится к Московскому договору, не имел никакого практического значения. Главным и определяющим ситуацию было то, как к этому договору относилось руководство СССР.

 

29 марта 1940 г., выступая на Сессии Верховного Совета СССР, товарищ Молотов подвел итог 1-й советско-финляндской войны такими словами: "Заключение мирного договора с Финляндией завершает выполнение задачи, поставленной в прошлом году, по обеспечению безопасности Советского Союза со стороны Балтийского моря...".

 

Кто бы и как бы не относился сегодня к В.М. Молотову лично, нельзя не признать, что задача обеспечения безопасности является первейшим делом любого правительства любой страны. Для Советского Союза проблема обеспечения безопасности "со стороны Балтийского моря" была чрезвычайно актуальной. На берегу этого моря, на самом краю российской земли находился Ленинград: красивейший город, важнейший центр военной промышленности, крупный железнодорожный узел и морской порт; город-символ могущества страны, ее героической истории и многовековой культуры. "Безопасность Ленинграда есть безопасность нашего Отечества" - говорил Сталин своим генералам и тут же объяснил - почему: "Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30-35 оборонной промышленности нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское - это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти".

 

К каким же реальным результатам в деле обеспечения безопасности Ленинграда, да и всего Советского Союза в целом, привела 1-я советско-финская война? Самый короткий и точный ответ на этот вопрос можно найти в известном изречении о том, что нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка. Сталин тяжело ранил Финляндию - но не добил ее до конца. Это очень опасная ситуация, опасная при охоте на всякого крупного зверя и в тысячу раз более опасная в политике.

 

До начала "зимней войны" Советский Союз имел в качестве своего северного соседа малое по населению, но при этом огромное по площади государство. Государство это не имело ни военных сил, необходимых для нападения на СССР, ни каких-либо существенных стимулов к таким безрассудным действиям. Огромные и труднопроходимые пространства финских лесов и озер являлись ничем иным, как бесплатной, созданной самой природой "полосой препятствий" на пути любой "третьей силы", которая попытался бы атаковать Советский Союз через территорию Финляндии. Наконец, то очертание границы, которое существовало по состоянию на 30 ноября 1939 г. - узкая "горловина" Карельского перешейка, ограниченная с западного и восточного флангов водными пространствами Финского залива и Ладожского озера - было одинаково выгодно как для обороны Финляндии, так и для обороны Советского Союза. Карельский укрепрайон, бетонные сооружения которого начали строиться еще в 1928 году, поддержанный мощным артиллерийским огнем фортов Кронштадта и кораблей Балтийского флота, мог бы стать непреодолимой преградой на пути англо-французских или германских войск (если бы им в какой-то гипотетической ситуации все же удалось - войной или уговором - пройти через территории Финляндии).

 

После заключения Московского договора ситуация радикально изменилась. Да, линия границы была отодвинута на 100-120 км к северу от Ленинграда. Но за этой границей лежала страна, народ которой чувствовал себя оскорбленным, униженным и ограбленным. Этот народ сохранил свою государственность, что в данном контексте означало сохранение (если и не юридическое, то фактическое) возможности для поиска помощников и союзников в деле отмщения и реванша. Финляндское государство сохранило свою армию, потери которой (порядка 27 тысяч человек убитыми и пропавшими без вести, 55 тысяч ранеными и заболевшими) хотя и были трагически велики для страны с населением менее 4 млн. человек, но в целом вполне восполнимы за счет новых призывных контингентов. Что же касается боевой техники и вооружений, то парадоксальным итогом "зимней войны" стало значительное (по ряду позиций - многократное!) увеличение технической оснащенности финской армии. Это было связано с тем, что вооружение, закупленное за рубежом (или полученное в рамках безвозмездной помощи жертве советской агрессии), в большей своей части прибыло в порты Финляндии уже после того, как в марте 1940 г. боевые действия были завершены.

 

Отдадим должное товарищу Сталину: он легко и свободно обманывал других, но никогда не занимался глупым и трусливым делом самообмана. Что бы ни кричала сталинская пропаганда, сам Сталин не мог не понимать, что обороноспособность Ленинграда опасно ослаблена. И в этом смысле твердое намерение Сталина не останавливаться на полпути, а довести начатое дело до логического завершения выглядит вполне разумным. В горах Кавказа, там где родился Йосиф Джугашвили, наездники говорят: "Перепрыгнул ограду передними ногами - перепрыгивай задними…"

 

Реально, а не на словах, завершить "выполнение задачи по обеспечению безопасности Ленинграда" можно было двумя, принципиально различными, способами. Великая держава могла предложить соседу забыть старые обиды и начать жизнь "с чистого листа". Великая держава могла убедить Финляндию - и не словами, разумеется, а практическими делами - что мирное сосуществование и тесное экономическое сотрудничество с СССР принесет ей больше пользы, нежели бесплодные мечтания о военном реванше. Другими словами - можно было начать выстраивать такую линию взаимоотношений, которая в 50-60 годах 20-го столетия реально превратила советско-финляндскую границу в "границу мира и дружбы". Гораздо более спокойную, заметим, нежели граница с "братским социалистическим Китаем". Но был и другой путь, путь подготовки к новой войне, к новому - и на этот раз уже окончательному - решению "финляндского вопроса". Какой путь выбрал Сталин? Первый ответ на этот вопрос давали уже сами грабительские условия Московского мирного договора. Следующие по счету ответы поступили в самые ближайшие недели и месяцы.

 

20 марта 1940 г., всего лишь через неделю после подписания Московского договора, части Красной Армии - безо всякого согласования с финской стороной - перешли линию новой границы и заняли поселок Энсо. Поселок этот был не простой, а, можно сказать, "золотой". Рядом с маленьким поселком находился огромный, один из крупнейших в мире, целлюлозно-бумажный комбинат (сульфитный завод, сульфатный завод, картонная фабрика, бумажная фабрика и химический завод, производящий хлор для отбеливания целлюлозы). Полный, технологически законченный комплекс предприятий, способных выпускать целлюлозу в объеме 50% от выработки во всем СССР.

 

По досадной оплошности исполнителей (да и в силу общей спешки) на переговорах в Москве про комбинат забыли, и линия новой границы, проведенная через железнодорожную станцию Энсо, оставила комбинат на финской стороне. В скобках отметим, что в аналогичной ситуации с крупным металлургическим заводом в Вяртсиля (Приладожская Карелия) линия на карте была предусмотрительно выгнута на северо-запад, и завод оказался на аннексированной территории.

 

Досадная недоработка (которая в известных условиях той эпохи могла быть с легкостью переквалифицирована во "вредительство") была немедленно исправлена прямым вооруженным захватом. Ни в какие переговоры с "белофиннами" советские представители даже не сочли нужным входить. Позднее, уже после окончания 3-й советско-финской войны, поселок Энсо получил новое, советское, жизнеутверждающее название Светогорск. Если Вы, уважаемый читатель, посмотрите на упаковку туалетной бумаги, хранящуюся в Вашем санузле, то возможно найдете на ней надпись "Светогорский ЦБК".

 

Вооруженный захват комбината в Энсо немедленно поставил перед советским руководством следующую задачу - теперь надо было обеспечить надежную защиту столь ценной добычи, а для этого… Да, разумеется, для этого надо было еще раз передвинуть границу. 9 мая 1940 г. заместитель начальника Главного управления лагерей (ГУЛАГ) НКВД СССР майор госбезопасности Г.М. Орлов пишет на имя заместителя председателя СНК СССР товарища Булганина докладную записку. Отметив огромное экономическое значение комбината в Энсо, товарищ Орлов переходит к конструктивным предложениям: "Поэтому надо сделать все возможное (подчеркнуто тов. Орловым) к максимальному отдалению финской границы от этого комбината, т.к. намечающаяся в настоящее время граница не может быть ни в коем случае допустима".

 

Забавно. Это самое мягкое, что мог бы сказать об этой докладной записке человек, не посвященный в "тайны кремлевского двора". В самом деле: всего лишь заместитель главного вертухая, в более чем скромном для решения вопросов международной значимости звании майора, дает указания заместителю главы правительство, причем по проблеме, не имеющей, на первый взгляд, никакого отношения к служебным полномочиям заместителя начальника ГУЛАГ. При этом майор Орлов называет "ни в коем случае не допустимой" ту линию границы, которая установлена межгосударственным договором, подписанным главой правительства СССР, верным соратником Великого Сталина, товарищем Молотовым. Это откуда же такая смелость, такая прыть?

 

Ларчик и на этот раз открывается очень просто. Товарищ Орлов исполнял в тот момент обязанность… председателя советской делегации в совместной советско-финляндской комиссии по демаркации границы! Наверное, это и есть тот случай, про который говорят: "Правда удивительней всякой выдумки". Высокопоставленный лагерный надсмотрщик чертит линию новой финской границы - более яркой метафоры несбывшихся надежд Сталина нельзя было и придумать. Да, именно "несбывшихся", ибо в тот раз "отдалить финскую границу" от Энсо не удалось. К разочарованию майора ГБ, весной 1940 г. Сталин еще не был готов идти на "все возможное…".

 

Зато все возможное было сделано для скорейшего завершения строительства (разумеется, руками заключенных ГУЛАГа) железной дороги, соединившей пограничный поселок Салла с Кандалакшей. Более того, в соответствии со ст.7 Московского договора советское руководство потребовало (и добилось) от Финляндии строительства железной дороги на территории Финляндии, соединившей Салла с Кемиярви. В тексте Московского договора это требование обосновывалось желанием Советского Союза осуществлять "транзит товаров между СССР и Швецией по кратчайшему железнодорожному пути".

 

Действительно, соединив железной дорогой Кемиярви и Салла, можно было получить прямое сообщение от Кировской (Мурманской) железной дороги до Швеции "по кратчайшему пути". На первый взгляд, все достаточно логично. На второй и более внимательный взгляд становится очевидно, что заполярная Кандалакша могла быть лишь промежуточным пунктом на пути транспортировки грузов из Швеции в обжитые и промышленно-развитые районы СССР. Самый короткий маршрут движения от шведской границы к Москве или Ленинграду проходит отнюдь не через северную, а через южную часть Финляндии (т.е. через Оулу, Куопио, Элисенваара, Кексгольм). Никакого сокращения пути транспортировка по "северному маршруту" (т.е. через Кандалакша, Петрозаводск, Лодейное Поле) не давала. Не имея ни малейшего экономического смысла, дорога Салла - Кемиярви - Рованиеми имела совершенно очевидное, не вызывающее сомнений, военное значения, как линия снабжения наступающих от границы к побережью Ботнического залива советских войск.

 

Не исчезло без следа и самораспустившееся "правительство Куусинена". Март 1940 года не успел еще закончиться, как 6-я Сессия Верховного Совета СССР, "идя навстречу пожеланиям трудящихся Карельской АССР и руководствуясь принципом свободного развития национальностей" (ну что можно возразить против таких благих намерений?), приняла Закон "О преобразовании Карельской Автономной Советской Социалистической Республики в союзную Карело-Финскую Советскую Социалистическую Республику". В соответствии со статьей 1 этого Закона новая Союзная республика получила (в дополнение к исходной территории Карельской АССР) еще и "территорию, отошедшую от Финляндии к СССР на основании мирного договора между СССР и Финляндией, за исключением небольшой полосы, примыкающей непосредственно к Ленинграду". Другими словами, новоявленная "карело-финляндия" получила все земли, захваченные у настоящей Финляндии, за исключением того участка Карельского перешейка, который "народное правительство" Куусинена 2 декабря 1939 г. широким жестом доброй воли передало Советскому Союзу - его включили в состав Ленинградской области.

 

Юридическое оформление создания К-Ф ССР было выполнено как всегда - то есть крайне небрежно. Строго говоря, новая республика оказалась незаконнорожденной, т.к. оформить решение Верховного Совета РСФСР по вопросу о выходе Карельской автономной республики из состава РСФСР забыли (из-за спешки или по причине устоявшейся привычки к правовому хаосу). В результате оказалась нарушена Конституция СССР, в соответствии с которой изменение территории и границ союзной республики без ее согласия не допускалось. И если бы создание "карело-финляндии" было чем-то большим, нежели очередным политическим фарсом, то оно могло создать для РСФСР серьезную транспортную проблему, так как Мурманская область теряла при этом сухопутное сообщение с остальной территорией РСФСР и превращалась в некий "анклав" (подобно тому, как после распада СССР и утверждения государственной независимости Литвы, Калининградская область оказалась отрезанной от остальной России).

 

Новая союзная республика получилась огромной по площади территории (как Азербайджан, Армения и Грузия вместе взятые), но при этом крохотной по численности населения. В ней не было даже одного миллиона жителей (что по негласным "нормам" считалось обязательным условием для создания союзной республики). В списках избирателей на первых выборах Верховного Совета К-Ф ССР было зарегистрировано всего 497 тыс. человек. После массовых репрессий 30-х годов (приобретших в Карелии характер полномасштабной "этнической чистки"), в живых и на свободе осталось мизерное количество от и без того малочисленного финского населения региона. Война с Финляндией принесла Сталину территорию без людей - практически все население аннексированных территорий (400 тыс. человек всех национальностей) ушло вместе с отступающей финской армией. Именно тогда и родился анекдот: "В Карело-Финской республике живут два финна: ФИНинспектор и ФИНкельштейн".

 

Кроме легендарного финна "финкельштейна", в Карело-Финской республике оказался и не менее легендарный финн Куусинен. Для "кормления и чести" (стандартная формулировка указов Московских царей) ему был жалован почетный титул Председателя Президиума Верховного Совета К-Ф ССР. Настоящая, т.е. партийная, власть осталась в прежних руках: Первым секретарем ЦК Компартии Карело-Финляндии был назначен (т.е. единодушно избран на организационном Пленуме ЦК) бывший Первый секретарь Карельского обкома Г.Н. Куприянов (русский по национальности). Руководителем "карело-финской" молодежи (Первым секретарем ЦК комсомола республики) был назначен Ю.В. Андропов - да, тот самый…

 

То, что реальный национальный состав населения республики совершенно не соответствовал ее названию, не могло считаться чем-то из ряда вон выходящим (уникальной была лишь количественная мера этого несоответствия - название "финская" при практически полном отсутствии финнов). Но вот начавшаяся в К-Ф ССР кампания по форсированной и тотальной "финизации" была абсолютно беспрецедентной. На финский язык переводилось все делопроизводство, началось радиовещание на финском языке, на домах и улицах менялись вывески, обучение в карельских школах переводилось на финский язык. Причем сроки были установлены фантастические. 28 мая Бюро ЦК компартии К-Ф ССР постановило: "Перевести делопроизводство с карельского на финский язык к 1 июля 1940 г., …Разработать проект мероприятий по изучению финского языка партийным и советским активом".

 

Трудно сказать - успел ли партийный и советский актив выучить за несколько месяцев финский язык, но картонные папки, в которых подшивались протоколы заседаний Бюро, к началу 1941 года изменились радикально: состав документов и правила ведения учета напечатаны латиницей на финском языке, на всех печатях и штампах большими буквами выгравирована надпись на финском языке, и только маленькими буковками - на русском.

 

Зачем? Кому был нужен этот цирк? Для абсолютного большинства населения, говорившего и писавшего по-русски, вся эта суета создавала только лишние неудобства. Ничуть не в лучшем положении оказались и составляющие меньшую (порядка 25-30 %) часть населения карелы. Понять на слух финский язык они еще могли (также, как русский человек поймет в общих чертах украинскую речь), но финская письменность, основанная на латинской графике, принципиально отличалась от построенного на использовании кириллицы карельского языка. Самое же невероятное заключалось в том, что еще несколько лет назад, в разгар борьбы с "финским буржуазным национализмом", любое упоминание о том, что карелы и финны находятся в близком родстве, рассматривалось как контрреволюционная агитация и подстрекательство к мятежу…

 

У загадочной республики появилась едва ли не "собственная армия". 7 мая 1940 г. нарком обороны Ворошилов подписал приказ (один из последних в этой должности, так как именно в тот день Ворошилов был снят с поста наркома), в соответствии с которым требовалось "к 10 июля сформировать 71-ю Особую Карело-Финскую стрелковую дивизию численностью 9000 человек". Дивизия должна была стать "особой" не только по названию. "Личным составом дивизию укомплектовать из числа военнообязанных карелов и финнов, в первую очередь из бывшего корпуса тов. Анттила". Корпус товарища Анттила - это тот самый "1-й горно-стрелковый корпус Народной армии Финляндии", который должен был в декабре 1939 г. водрузить красное знамя над президентским дворцом в Хельсинки. Как бы то ни было, но ни одна союзная республика СССР своих "особых" дивизий, укомплектованных личным составом "титульной национальности", не имела. Почему же такая сомнительная честь выпала на долю бутафорской "карело-финляндии"?

 

Для поиска ответа на этот вопрос нам надо мысленно перенестись из Петрозаводска (столицы "карело-финляндии") в Хельсинки. В те самые дни, когда на улицах Петрозаводска меняли вывески, в настоящей Финляндии появилась на свет организация, провозгласившая своей целью "борьбу против эксплуататоров и поджигателей войны". Назывался новорожденный вполне благозвучно: "Общество мира и дружбы с СССР".

 

Насколько можно судить по названию, цели Общества были самые что ни на есть благородные: способствовать примирению двух народов, только что переживших кровавую междоусобицу. Чего же лучше? Просто удивительно, что в нашей стране история этого богоугодного заведения почти никому не известна. Лишь очень немногие книги содержат самые краткие упоминания о создании "Общества", о митингах и демонстрациях, проводившихся им "в защиту мира и дружбы". Да еще в речи Молотова на Сессии Верховного Совета СССР от 1 августа 1940 г. можно прочитать странную фразу, вероятно, имеющую отношение к деятельности Общества: "Если некоторые элементы финляндских правящих кругов не прекратят своих репрессивных действий против общественных слоев Финляндии, стремящихся укрепить добрососедские отношения с СССР, то отношения между СССР и Финляндией могут потерпеть ущерб". Вот, собственно, и все. И тем не менее - кто ищет, тот находит. В архиве Коминтерна сохранились рукописные отчеты руководителей районных и городских организаций компартии Финляндии (РГАСПИ, ф. 516, оп.2, д. 1544, д.1547). Перевод документов на русский язык и аналитическая записка к ним были выполнены в январе 1942 года. Приведем краткие отрывки из этих документов:

 

Лааксо Эйно, "О работе КПФ в Тампере"

"После войны в Тампере провели собрание актива, на котором дали оценку положения и инструкции для работы.

Но в этой оценке мы переоценили ход событий, поэтому и оценка наша была неправильная. Мы были того мнения, что события в Финляндии будут развиваться так же, как в Балтийских странах (здесь и далее подчеркнуто мной - М.С.)…В нашей организации работала профсоюзная, женская, военная секции, но работа последней была весьма ограниченной и заключалась преимущественно в связях с армией, в приобретении нескольких единиц оружия, взрывчатых веществ и в добывании важных военных секретов…"

 

Кайно Раухалинна, "Краткий отчет о работе КПФ в г. Сало"

"С начала 1941 г. работала также организация, добывавшая военные сведения. В задачи этой организации входило добывать сведения о военных транспортах, о расположении войск, о складах оружия и боеприпасов, об аэродромах и.т.д…"  

 

Пааво Менделин, "О работе КПФ в "Союзе мира и дружбы"

"В организации Союза в Тампере руководство партии было явное. В комитете, избранном на организационном собрании, из 6 членов четверо были члены партии и работали в Союзе по инструкциям партии… 30 июля на собрании Союза в Тампере была зачитана декларация партии, адресованная премьер-министру Рюти, в которой требовали замены правительства и привлечения к ответственности виновников войны…"

 

Рейно В. Косунен, "О работе КПФ в Куопио"

"В июне 1940 г. я отвез в Куопио инструкции об организации Союза мира и дружбы, письменный доклад об оценке положения и инструкции о ближайших задачах партии…"  

 

Юрье Хелениус, "Отчет о работе райкома КПФ в гор. Турку и окрестностях"

"На 7 августа 1940 г. было назначено собрание Общества друзей Советского Союза, но оно было запрещено от имени местной власти. Рабочие собрались и по предложению райкома партии устроили демонстрацию, прошли к торговой площади и полицейской тюрьме, предъявляя требования об отставке правительства. Между безоружными рабочими и вооруженными ручными автоматами (так в тексте перевода - М.С.) полицейскими возникли столкновения, в результате которых погибло 8 рабочих и 4 полицейских, а несколько десятков человек

было ранено..."  

 

Лейно Рейно, г. Турку (Документ не озаглавлен)

"Все намеченные партией мероприятия в связи с демонстрацией 7 августа прошли точно по плану…"

 

На основании отчетов финских товарищей чиновником Коминтерна тов. Вилковым был составлен объемистый (58 машинописных страниц) доклад под названием "О работе компартии Финляндии накануне германо-советской войны". Название довольно странное - к тому времени (доклад подписан составителем 11 мая 1942 г.) во всех газетах Советского Союза эта война называлась уже "Великой Отечественной".

 

Подробно (почти дословно) пересказав сообщения финских коммунистов, товарищ Вилков перешел к оценкам и выводам. По поводу событий 7 августа 1940 г. (точнее говоря - по поводу отсутствия аналогичных событий в последующие дни) написана достаточно невнятная фраза: "ЦК КПФ после 7 августа запретил проведение каких бы то ни было демонстраций или массовых выступлений. Часть членов партии считала это решение ЦК ошибочным, но не нарушила его". Это очень странная позиция. В партии Ленина-Сталина (филиалом которой и был Коминтерн) такой "плюрализм мнений", мягко говоря, не поощрялся. Кто-то должен был быть назван "антипартийной группой": или "часть членов", или "капитулянты и раскольники", захватившие власть в ЦК. Такое в коминтерновских партиях бывало частенько, но в подобном случае вышестоящее начальство (Исполком Коминтерна) должно было дать однозначную оценку ситуации, назначить "здоровые силы" и поручить им "разгромить группу оппортунистов, окопавшихся в ЦК".

 

Зато общая оценка, данная деятельности "Общества мира и дружбы с СССР", была вполне однозначной - "Общество" не справилось с возложенной на него ответственной задачей. "Одним из крупнейших завоеваний партии было создание по ее инициативе и под ее руководством Общества мира и дружбы. Однако, в результате слабости и особенно нечеткости со стороны руководства, партии не удалось превратить эту организацию в такую силу, которая сломила бы хребет финской буржуазии. (подчеркнуто мной - М.С.)" Такая вот случилась прискорбная неудача - "Общество мира и дружбы" не смогло "сломить хребет"…

 

Теперь постараемся подытожить имеющуюся информацию. Вполне очевидным и не вызывающим сомнений является тот факт, что "Общество мира и дружбы" было создано, организовано и руководимо компартией Финляндии, т.е. нелегальной военизированной подрывной организацией, деятельность которой строго контролировалась из Москвы. Непосредственной задачей, поставленной перед "Обществом", была дестабилизация внутриполитического положения в Финляндии. Эту задачу пытались выполнить сочетанием политических (выдвижение явно выходящего за рамки уставных задач "Общества мира и дружбы" требования "замены правительства") и силовых (организация уличных беспорядков) акций. О масштабе и злонамеренности этих беспорядков можно судить по трагическим событиям 7 августа в г. Турку (крупный портовый город на берегу Финского залива), где в результате побоища между "безоружными (???) рабочими" и вооруженными автоматами полицейскими оказались убитыми четверо полицейских и несколько десятков человек было ранено. Причем - и это очень важно подчеркнуть - события вовсе не были результатом стихийного (или даже спровоцированного группой подстрекателей) выхода ситуации из под контроля организаторов манифестации. Ничего подобного - организаторы действовали по заранее обдуманному сценарию и остались вполне довольны результатом ("все намеченные партией мероприятия в связи с демонстрацией 7 августа прошли точно по плану").

 

В чем был план? С предельной откровенностью общая стратегическая линия Коминтерна (т.е. сталинского руководства СССР) в отношении Финляндии раскрывается в "Письме финским коммунистам", составленном находящейся в Советском Союзе руководящей группой ЦК ФКП (документ в январе 1941 г. подписали Куусинен и Антикайнен):

 

"Финский народ стал бы счастливым, если бы он получил такую свободу и самостоятельность, какой обладают народы Карело-Финской, Литовской, Латвийской, Эстонской советских республик. Таким образом, наша партия, отвергая и разоблачая лозунг "защиты самостоятельности Финляндии", увязывает вопрос об обеспечении самостоятельности Финляндии и финского народа с задачей превращения Финляндии в советскую республику".

 

Остается предположить, что Карело-Финская ССР была создана (и активно "финизировалась" летом 1940 г.) именно для того, чтобы в дальнейшем оформить "превращение Финляндии в советскую республику" в благовидной форме "воссоединения карельского и финского народов в едином государстве". С другой стороны, надеяться на то, что народ Финляндии согласится "добровольно-принудительно" (по образцу трех стран Прибалтики) воссоединиться с "карело-финляндией" Куусинена было уж слишком легкомысленно. Трудно поверить в то, что Сталин мог планировать столь простую игру. Скорее всего, кровопролитные уличные беспорядки должны были лишь создать пропагандистский повод для полномасштабного вторжения войск Красной Армии. При таком сценарии развития событий вторжение могло быть обосновано необходимостью "спасти истекающих кровью финских рабочих".

 

К сожалению, имеющаяся источниковая база не позволяет пока продвинуться дальше догадок и предположений.

 

В то время, как "Общество мира и дружбы" готовило политическое и пропагандистское обеспечение будущего вторжения, на полуострове Ханко кипела настоящая, практическая работа.

 

В соответствии со ст. 4 Московского договора от 12 марта 1940 г. полуостров был сдан в аренду Советскому Союзу на вполне определенных условиях, а именно: "Для создания там военно-морской базы, способной оборонять от агрессии (подчеркнуто мной - М.С.) вход в Финский залив". Московский договор, который имел официальное название "мирного договора", отнюдь не предусматривал создание плацдармов для будущей агрессии. В качестве обоснования своих притязаний на Ханко Сталин (а затем и два поколения советских/российских историков) выдвигали сугубо оборонительное намерение "перекрыть артиллерийским огнем вход в Финский залив". Увы, эта задача с вооружениями той эпохи не могла быть реализована даже теоретически.

 

На географической карте крупного масштаба синенькая полоска морской поверхности у входа в Финский залив кажется очень тоненькой, и "перекрыть" ее огнем большущих пушек кажется возможным. Вся беда в том, что карта - плоская, а Земля - круглая. Кривизна земной (морской) поверхности приводит к тому, что дистанция прямой видимости составляет порядка 10 морских миль (18-20 км). Дальше - горизонт, и за ним ничего не видно. Поэтому прицельная стрельба по маневрирующей точечной цели на дистанциях более 10-12 миль невозможна в принципе - какими бы огромными дальнобойными орудиями не был оснащен корабль. Практически же на море бывает туман, каждый день наступает ночь, поэтому без радиолокаторов и сложных систем управления огнем прицельная стрельба по кораблю противника и на дальность в 10 миль остается лишь мечтой. Впрочем, и с локаторами, дальнобойными орудиями и опытнейшими канонирами не всегда удается "перекрыть" проход вражеских судов. В чем практически убедились англичане 12 февраля 1942 г., когда три немецких корабля (линкоры "Шарнхорст" и "Гнейзенау" и тяжелый крейсер "Принц Евгений") прошли сквозь невидимые лучи радиолокаторов и под дулами крупнокалиберных береговых батарей через Ла-Манш. И это при том, что англичане ждали этого события и готовились к нему несколько лет. Ширина Ла-Манша в самом узком месте, в районе Дувра, составляет всего 34 км, а самый узкий участок Финского залива (от Ханко до Палдиски) имеет ширину 76 км. И никаких радиолокаторов. Что же тут можно было "перекрыть артиллерийским огнем"?

 

И, тем не менее, перекрыть вход вражеского флота в Финский залив возможно. Уже после Первой мировой войны морские офицеры точно знали - как это делается. Смешить военных специалистов предложениями "перекрыть вход в залив артиллерийским огнем" не было никакой нужды. В конце июня 1941 года все смогли в очередной раз убедиться в этом. Минные заграждения, установленные немцами и финнами в считанные дни, намертво перекрыли выход Краснознаменного Балтфлота в большую Балтику. И в дальнейшем, во время злосчастного "таллиннского перехода" основные потери КБФ понес именно от мин. В то же время, артиллерия Ханко так и не произвела ни одного выстрела по кораблю противника!

 

Строго говоря, одного только взгляда на круглый глобус должно быть достаточно для того, чтобы понять - какие задачи должна была по планам советского командования решать военно-морская база (ВМБ) Ханко в будущей войне. К счастью для историков, в архивах (РГВА, ф. 25888, оп. 3, д. 189, л. 1) сохранились документы, окончательно избавляющие нас от необходимости строить какие-либо догадки. Директивой штаба Ленинградского ВО гарнизону Ханко было приказано:

 

"Общая задача:

1. Не допустить на полуостров противника как со стороны сухопутной границы, так и с моря.

2. Не дать возможность высадки морского и воздушного десанта.

3. Обеспечить сосредоточение и высадку подходящих частей (подчеркнуто мной - М.С.) в порт Ханко".

 

В оперативных планах высшего командования Красной Армии (о чем пойдет речь ниже) была прямо предусмотрена переброска 1-2 стрелковых дивизий на Ханко "в первые же дни войны". Для обеспечения таких действий порт Ханко подходил как нельзя лучше: он не замерзает почти всю зиму, имеет 1500 м оборудованных причалов и, что самое главное, автомобильную и железнодорожную дороги, соединяющие Ханко со столицей Финляндии. От Ханко до центра Хельсинки всего 110 км по шоссе. Уже летом 1940 г. на ВМБ Ханко была развернута 8-я отдельная стрелковая бригада (два стрелковых и один артиллерийский полк, отдельный танковый батальон, две отдельные пулеметные роты и другие подразделения).

 

8-я ОСБ была сформирована на базе частей легендарной 24-й "железной дивизии" - одного из лучших стрелковых соединений Красной Армии (создана в годы Гражданской войны под командованием Гая). По состоянию на 1 января 1941 г. в составе 8-й ОСБ числилось 10.701 человек личного состава, 886 автомобилей, 219 тракторов, 24 пушки калибра 76-мм, 24 гаубицы (12 калибра 122-мм и 12 калибра 152-мм) и 16 противотанковых 45-мм пушек. На вооружении танкового батальона бригады было 36 танков Т-26 и 13 плавающих танкеток Т-37. Обращает на себя внимание необычайно высокий для стрелковых частей Красной Армии уровень моторизации - каждый десятый боец бригады был водителем транспортного средства, а на 64 орудия приходилось 219 тракторов (тягачей). Фактически, 8-я ОСБ была полноценным моторизованным соединением, высокая подвижность которого имела смысл только для "броска" от Ханко на Хельсинки (для позиционной обороны крохотного "пятачка" ВМБ Ханко 886 автомобилей и 219 тягачей были явно лишними).

 

Кроме 8-й ОСБ на Ханко были развернуты семь отдельных строительных, саперных и инженерных батальонов. С началом войны из личного состава этих подразделений был сформирован еще один (219-й) стрелковый полк, причем решение о создании "запасов винтовок и пулеметов на 5 тыс. человек для вооружения строительных и тыловых частей" было принято еще 15 июня 1941 г. В целом, уже в мирное время на Ханко было сосредоточено 25 тыс. человек личного состава, завезено более 23 млн. винтовочных патронов. С другой стороны, "морская составляющая" военно-морской базы Ханко была очень чахлой. На ВМБ Ханко никогда не базировались крупные надводные корабли (класса эсминца и выше). В июне 1941 г. с Ханко вывели и ранее базировавшиеся там 1-ю бригаду торпедных катеров и 8-й дивизион подводных лодок, после чего на так называемой "военно-морской базе" осталось только семь "малых охотников охраны водного района", т.е. по сути дела 7 небольших сторожевых судов.

 

Огневое сооружение (и воинская часть, это сооружение занимающая), способное в ряде случае перекрыть артиллерийским огнем морской форватер, называется "береговая батарея". Береговая батарея - это не просто несколько пушек, одиноко стоящих на берегу моря. Береговые батареи укрывались среди несокрушимых гранитных скал, их размещали в естественных (или специально созданных взрывом) пещерах, защищали многометровым слоем фортификационного железобетона, оборудовали подземными складами и укрытиями для личного состава. В результате возникала огневая точка, которую почти невозможно было подавить ни огнем корабельных орудий, ни авиационной бомбардировкой. Именно высочайшая защищенность и неуязвимость превращали береговую батарею (а это, как правило, всего лишь два-три-четыре орудия) в весьма значимый элемент оборонительной системы, имеющий большое тактическое или даже оперативное значение.

 

Русская, а затем и советская, военно-морская наука накопила огромный, многолетний и многовековой опыт создания мощных береговых батарей. Но на Ханко этот опыт не был востребован. Стационарные береговые батареи на Ханко даже не начинали строить! Встречающиеся в советской исторической или мемуарной литературе объяснения этого парадоксального факта (нехватка стройматериалов и рабочих) совершенно абсурдны. Это когда же в империи Сталина не хватало рабочих рук? Только в Карелии и только на строительстве железных дорог на аннексированных территориях трудилось более 100 тыс. заключенных. Если ста тысяч было мало - можно было пригнать еще двести, триста или пятьсот тысяч. Впрочем, о том, имел или не имел Советский Союз необходимые ресурсы для строительства береговых батарей в водах Финского залива, можно и не спорить. Береговые батареи строились фактически: сверхмощная четырехорудийная 16-дюймовая (406-мм) в Эстонии, 180-мм и 305-мм батареи на острове Осмуссар, 254-мм батарея на острове Руссарэ, 180-мм батарея на острове Эзель (Сааремаа)… Но только не на Ханко!

 

Можно долго спорить о том, соответствовало ли целям, указанным в Московском мирном договоре, размещение на полуострове Ханко (т.е. на территории Финляндии) моторизованной бригады с танками. Зато совершенно бесспорным является тот факт, что упомянутый договор не содержал никаких упоминаний о предоставлении Советскому Союзу права транзита военных грузов по железным дорогам южной Финляндии от Выборга к Ханко. Статья 6 мирного договора предоставляла "Советскому Союзу и его гражданам право свободного транзита через область Петсамо в Норвегию и обратно", а также право свободного пролета в Норвегию для "невооруженных летательных аппаратов". В статье 7 говорилось о "транзите товаров между СССР и Швецией". Про транзит вооружения и воинских частей по территории Финляндии (в частности - на Ханко) в договоре не было сказано ни слова.

 

В июле 1940 г. Молотов потребовал расширить в одностороннем порядке права Советского Союза и предоставить ему право транзита военных грузов в Ханко. С юридической точки зрения бесконтрольный транзит военных грузов и вооруженных лиц позволял уже поставить под сомнение нейтральный и суверенный статус финляндского государства. С практической точки зрения предоставление права транзита означало дополнительные возможности для ведения военной разведки в южном, наиболее густонаселенном и промышленно-развитом районе Финляндии. Отчетливо понимая все это, финское правительство дало, тем не менее, согласие на транзит - летом 1940 года у него фактически не было иных альтернатив, кроме все новых и новых уступок перед лицом все более и более откровенного диктата. 22 июля 1940 г. соответствующее соглашение было подписано. Вскоре по железной дороге из Выборга в Ханко с величавой медлительностью проползли грандиозные сооружения, одним своим видом и размером способные внушить страх.

 

Железнодорожные 12-дюймовые (305-мм) артиллерийские установки ТМ-3-12 по праву носили неофициальное название "сухопутный линкор". Циклопическое сооружение общим весом в 340 тонн было увенчано орудием со стволом длиной в 17 метров. Снаряд весом 470 кг установка ТМ-3-12 могла забросить на дальность в 29 км, а так называемый "легкий дальнобойный фугасный снаряд образца 1928 г." - на дальность 44 км. При этом вес "легкого снаряда" составлял 314 кг (для сравнения укажем, что наиболее массовые авиабомбы того времени весили 50 или 100 кг). Прибывшая на Ханко железнодорожная батарея № 9 (три установки ТМ-3-12) по весу совокупного залпа превосходила всю артиллерию 8-й ОСБ вместе с береговыми противокатерными орудиями.

 

Огромный, сложный и крайне дорогостоящий комплекс (в состав трехорудийной батареи входили 3 орудийных транспортера, 6 платформ для снарядов и зарядов, 3 вагона-электростанции и 1 вагон - пост управления огнем) обладал одним существенным недостатком - для использования в качестве "береговой батареи", т.е. для ведения артиллерийской дуэли с тяжелым надводным кораблем противника, он был едва ли пригоден. Девять огромных платформ не имели никакого бронирования, были "открыты всем ветрам", да и замаскировать стоящие на рельсовом пути громадины было практически невозможно. Шансов уцелеть в бою против морских орудий, защищенных броней башен главного калибра, у открытой железнодорожной установки практически не было. Совсем не случайно железнодорожная батарея даже не пыталась (!) открыть ответный огонь тогда, когда в июле-ноябре 1941 г. финские броненосцы "Ильмаринен" и Вяйнемяйнен" по меньшей мере четыре раза обстреливали ВМБ Ханко.

 

И тем не менее, дорогостоящие железнодорожные батареи загнали на Ханко совсем не случайно, и не по ошибке - величайшим их достоинством было то, что они могли двигаться. Двигаться сверхтяжелая батарея могла только в одном единственном направлении: по железной дороге от Ханко на Хельсинки. Опыт боевых действий против "белофинской военщины" у железнодорожной батареи № 9 уже был. 26 января 1940 г. батарея прибыла на Карельский перешеек, где поступила в оперативное подчинение начальника артиллерии 7-й армии Северо-Западного фронта. С 11 по 25 февраля батарея № 9 выпустила 165 тяжелых фугасных снарядов по железнодорожной станции и городу Выборгу. "Посмотрите на Выборг - от него ничего не осталось. Город полностью разрушен" - с гордостью докладывал на апрельском (1940 г.) Совещании высшего комсостава Красной Армии командующий ВВС Северо-Западного фронта комкор Птухин. "Сухопутные линкоры" внесли в эти разрушения и свою немалую лепту...

Военные приготовления сопровождались непрерывным политико-дипломатическим "прессингом". В июле 1940 г. Молотов предъявил финнам еще одно требование, никак не основанное на духе и букве Московского договора. В явном виде этот договор не предусматривал каких-либо ограничений на строительство оборонительных сооружений в приграничной полосе. Судя по мемуарам Паасикиви, в ходе самих переговоров Молотов даже сказал финским представителям: "Стройте столько фортификаций, сколько хотите, в этом вопросе у нас никаких требований нет". Фактически, в 1940-1941 г.г. на советской стороне велось строительство трех новых укрепрайонов (Выборгского, Кексгольмского и Сортавальского), строились новые аэродромы (Маннергейм утверждает, что в ходе наступления летом 1941 г. финны обнаружили в 200-км полосе вдоль новой финской границы 90 готовых и строящихся аэродромов) и ведущие к границе железные и шоссейные дороги. Все это, однако, не помешало Молотову потребовать прекратить всякой оборонительное строительство на финской стороне, в том числе - и в районе полуострова Ханко. Это требование не было выполнено в полном объеме, и строительство линии укреплений в полосе от южного побережья Финского залива до водной системы Сайменских озер (от Котка до Лаппеенранта) продолжилось. Тем не менее, выдвижение Москвой требования о прекращении оборонительного строительства на направлениях Выборг-Хельсинки и Ханко-Хельсинки само по себе весьма примечательно.

 

Несколько ранее, 2 июня 1940 г. Советский Союз потребовал от Финляндии "возвращения" всего движимого и недвижимого имущества, как государственного, так и частных лиц, которое по мнению советских уполномоченных находилось на аннексированных финских территориях на момент начала "зимней войны". В тексте Московского мирного договора невозможно найти даже малейшие основания для подобных требований - вопрос об имуществе, зданиях и сооружениях, находящихся на территориях, передаваемых Советскому Союзу, не упомянут там вовсе. И уж в любом случае, всякого разумного и законного основания были лишены требования о "возврате" движимого имущества, которое по определению не может быть принадлежностью какой-либо территории. Тем не менее, Москва настаивала на своих противоправных требованиях, и Финляндия потеряла, кроме всего прочего, 75 паровозов и 2000 вагонов - весьма чувствительный удар по и без того ослабленной войной транспортной системе страны.

 

Очередным звеном в цепи все усиливающегося политического давления стало требование отставки министра снабжения В.Таннера, который, вероятно, "запомнился" Молотову своей неуступчивой позицией во время переговоров в Москве осенью 1939 г. Едва ли надо напоминать, что условия мирного договора 12 марта 1940 г. не предусматривали право Москвы на назначение и смещение министров финского правительства. Тем не менее, в июле 1940 года Финляндия была вынуждена подчиниться и этому требованию.

 

14 июня 1940 г. "холодная война" между СССР и Финляндией на одно мгновение была дополнена войной настоящей - с человеческими жертвами, участием боевых самолетов и кораблей. В этот день был сбит в воздухе пассажирский самолет "Юнкерс-52" финской авиакомпании "Аэро", выполнявший регулярный рейс из Таллинна в Хельсинки. На борту самолета находились два члена экипажа и семь пассажиров, среди которых были два сотрудника посольства Франции и дипломат из США. Конкретные подробности уничтожения "Калева" по сей день точно не известны: по одним сообщениям он был сбит парой советских истребителей, по другим - парой легких бомбардировщиков СБ. Уже много лет спустя о своем личном участии в уничтожении пассажирского самолета заявил в книге мемуаров "Над тремя морями" известный штурман дальней авиации, генерал-лейтенант П.И. Хохлов.

 

К месту падения самолета с аэропорта Мальми (Хельсинки) вылетел дежурный истребитель финских ВВС. Так уж сложились обстоятельства, что в его кабине был Илмари Юутилайнен - летчик, которому предстояло стать самым результативным асом-истребителем всех стран, участников Второй Мировой войны (за исключением Германии). В районе островка Кери (33 км к северу от Таллинна) Юутилайнен обнаружил дрейфующую в надводном положении советскую подводную лодку, рядом с которой на воде плавали обломки самолета и большое масляное пятно. В течение 14-15 июня 1940 г. советские гидросамолеты и корабли патрулировали место падения "Калева" и, собрав все плавающие предметы, ушли в Кронштадт. Советское правительство не принесло даже формальных извинений в связи с гибелью пассажиров "Калева". Более того, через два дня, 16 июня 1940 г. точно такой же пассажирский "Юнкерс-52" (правда, на этот раз эстонской авиакомпании), совершавший регулярный рейс по тому же маршруту из Хельсинки в Таллинн, был обстрелян зенитным пулеметом советской подводной лодки, но, к счастью, не получил повреждений.

 

Большая часть фактов, упомянутых выше, была известна финскому руководству. Выводы напрашивались сами собой. Маршал Маннергейм - насколько можно судить по его мемуарам - практически не сомневался в том, что Финляндия стояла на пороге новой войны:

 

"…Финляндия уже осенью 1940 года могла снова стать жертвой нападения, отразить которое страна была бы не в состоянии… Также, как и перед началом Зимней войны, опасно увеличилось число нарушений границы самолетами… Признания всех без исключения большевистских агентов, задержанных нами, свидетельствовали, что подготовка к войне против Финляндии шла полным ходом. Еще более точно об этом говорили данные финской контрразведки. В августе 1940 года один полковник и два майора, которые готовили разведчиков для заброски в Финляндию, говорили: «Финляндия - капиталистическая страна, которую ждет такая же участь, как Эстонию, Латвию и Литву. Включение Финляндии в состав СССР - вопрос нескольких недель, самое большее, нескольких месяцев…".

 

Долгие годы историки могли лишь гадать и спорить о том, насколько обоснованными были опасения Маннергейма. Рассекреченные и опубликованные в 90-е годы документы советского командования позволили отбросить последние сомнения: под прикрытием "дымовой завесы" Московского мирного договора Москва готовила широкомасштабное вторжение и полную оккупацию Финляндии.

 

18 сентября 1940 г. нарком обороны СССР маршал Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Мерецков направили на имя Сталина и Молотова документ с внушающими трепет надписями в верхнем углу: "Особой важности. Совершенно секретно. Только лично. Экземпляр единственный". (ЦАМО, ф.16, оп.2951, д. 237, л.138-156). Докладная записка № 103203 под названием "Соображения по развертыванию Вооруженных сил Красной Армии на случай войны с Финляндией" ставила перед Красной Армией самые решительные задачи:

 

"… Ударом главных сил Северо-Западного фронта через Савонлинна на Сан-Михель (Миккели) и через Лаппеенранта на Хейнола, в обход созданных на Гельсингфорсском направлении укреплений, а одновременным ударом от Выборга через Сиппола на Гельсингфорс (Хельсинки), вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии. Этот удар сочетать с ударом на Гельсингфорс со стороны полуострова Ханко и с действиями КБФ в Финском заливе".

 

Сразу же отметим, что слова "немецкий", "германский" ни в одном падеже в этом документе не встречаются. "Вторгнуться, разгромить и овладеть" предполагалось вне всякой связи с фактическим (или хотя бы ожидаемым) наличием немецких войск на территории Финляндии! Для реализации замысла операции планировалось сформировать Северо-Западный фронт в составе четырех армий (7-я, 22-я, 23-я, 20-я). Две армии (7-я и 23-я) уже в мирное время входили в состав Ленинградского ВО. Две другие (22-я и 20-я) предполагалось создать на базе соединений и штабов, соответственно, Уральского и Орловского военных округов.

 

Не была забыта и постоянно присутствующая в оперативных планах советского командования идея выхода к Ботническому заливу и границе со Швецией в районе Кеми - Оулу. Для действий в северной Карелии на базе командования и штаба Архангельского ВО создавался еще один фронт (Северный фронт) в составе двух армий (14-я и 21-я) и отдельного 20-го стрелкового корпуса. Северному фронту ставились следующие задачи:

 

"…Решительными действиями на направлениях Рованиеми – Кеми и на Улеаборг (Оулу) выйти на побережье Ботнического залива, отрезать северную Финляндию и прервать наземные сообщения центральной Финляндии со Швецией и Норвегией…".

Всего (с учетом резервов Главного командования) на театре военных действий будущей войны планировалось развернуть 48 стрелковых дивизий, механизированный (танковый) корпус, 3 танковые бригады, 13 артполков РГК и 78 авиаполков. Общее количество самолетов, привлекаемых к операции, авторы "Соображений" определили в 3900 единиц. Для сравнения отметим, что это в полтора раза больше, чем было в составе всех трех Воздушных флотов люфтваффе, сосредоточенных утром 22 июня 1941 г. на Восточном фронте…

 

Краснознаменному Балтфлоту в очередной раз была поставлена задача "уничтожить боевой флот Финляндии,прервать морские сообщения Финляндии в Ботническом и Финском заливах". Новым моментом было требование "обеспечить возможную переброску 1-2 стрелковых дивизий на полуостров Ханко (подчеркнуто мной - М.С.)".

 

Подписанные 18 сентября "Соображения" заканчивались стандартной для таких документов фразой: "Докладывая основы нашего оперативного развертывания против Финляндии, прошу об их рассмотрении".

 

5 октября 1940 г. этот и ряд других документов стратегического военного планирования был рассмотрен и утвержден Сталиным. К такому выводу мы приходим на основании Докладной записки Тимошенко и Мерецкова за № 103313 (ЦАМО, ф.16, оп. 2951, д. 242, л.84-90). Начинался данный документ весьма странной с точки зрения обыденного здравого смысла фразой: "Докладываю на Ваше утверждение основные выводы из Ваших указаний, данных 5 октября 1940 г". Пункт 7 этой Докладной записки гласил: "Утвердить представленные соображения по разработке частных планов развертывания для боевых действий против Финляндии, против Румынии и против Турции".

 

Планы "боевых действий против Румынии и против Турции", к сожалению, все еще не рассекречены. Что же касается войны против Финляндии, то подготовка к ней продолжилась, о чем со всей определенностью свидетельствует появившийся два месяца спустя новый документ: "Директива НКО СССР и Генштаба Красной Армии командующему войсками Ленинградского военного округа", б/н, от 25 ноября 1940 г. (ЦАМО, ф.16, оп.2951, д. 237, л.118-130).

 

И по названию, и по предназначению, и по адресату это был документ иного ранга, нежели "Соображения" от 18 сентября. "Директива" от 25 ноября - это приказ вышестоящего командования подчиненным, каковой приказ, естественно, начинался и заканчивался не "просьбой о рассмотрении", а конкретными указаниями:

 

"Приказываю приступить к разработке плана оперативного развертывания войск Северо-Западного фронта…

…Военному Совету и штабу Ленинградского военного округа надлежит к 15 февраля 1941 годав Генеральном штабе Красной Армии (разработка особо секретных документов непосредственно в помещении Генерального штаба Красной Армии в Москве было достаточно распространенной практикой того периода - М.С.) разработать:

а) План сосредоточения и развертывания войск фронта

б) План прикрытия

в) План выполнения первой операции

г) План действий авиации…"

и далее еще пять частных планов, в совокупности формирующих вполне законченный план оперативного развертывания войск фронта (не "округа", заметим, а именно "фронта"!).

 

В сравнении с "Соображениями" от 18 сентября замысел операции, цели и задачи, этапы и рубежи продвижения войск практически не изменились. Существенным отличием "Директивы" от 25 ноября является указание вполне конкретных сроков, отведенных для "окончательного решения" финляндского вопроса:

 

"…Основными задачами Северо-Западному фронту ставлю: Разгром вооруженных сил Финляндии, овладение ее территорией в пределах разграничений (имеется в виду разграничение с Северным фронтом, действующим в центральной и северной Финляндии - М.С.) и выход к Ботническому заливу на 45-й день операции, для чего:

…по сосредоточении войск быть готовым на 35-й день мобилизации по особому указанию перейти в общее наступление, нанести главный удар в общем направлении на Лаппеенранта, Хейнола, Хямеенлинна и вспомогательные удары в направлениях Корписелькя - Куопио и Савонлинна - Миккели, разбить основные силы финской армии в районе Миккели, Хейнола, Хамина, на 35-й день операции овладеть Гельсингфорс (здесь и выше подчеркнуто мной - М.С.) и выйти на фронт Куопио, Ювяскюля, Хямеенлинна, Гельсингфорс…".

 

Еще более конкретным стало и представление о противнике. Если в сентябрьских "Соображениях" про возможность совместных действий немецких и финских войск просто ничего не было сказано, то "Директива" от 25 ноября прямо начиналась словами: "В условиях войны СССР только против Финляндии (подчеркнуто мной - М.С.) для удобства управления и материального обеспечения войск создаются два фронта…" Ни о каком "обеспечении безопасности Ленинграда" уже не было и речи, об отражении "немецко-фашистской агрессии" также ничего не сказано (этот тезис советская историография придумала значительно позже).

 

В состав Северо-Западного фронта включались те же четыре армии (20-я, 23-я, 22-я и 7-я), с теми же районами развертывания и маршрутами наступления, что и в сентябрьском плане. Неизменным осталось и общее количество стрелковых дивизий и полков авиации, состав и место дислокации резервов фронта (четыре стрелковые дивизии, один мехкорпус и 21 полк авиации). Единственным новшеством было заметное увеличение численности танковых и моторизованных бригад (9 вместо 3) и тяжелых артполков РГК (19 вместо 12).

 

Не отставали от своих сухопутных коллег и командиры военно-морских сил. Так, начальник штаба Краснознаменного Балтфлота (КБФ) контр-адмирал Ю.А. Пантелеев в докладной записке в Главный морской штаб от 5 июля 1940 г. предлагал следующее:

 

"…Захват Аландских островов во всех случаях обстановки на Балтике и немедленно… Наступление наших сухопутных сил на север от базы Ханко и на запад от Выборга… Немедленно, в этом же году получить Аландские острова и возможность реального контроля над всеми финскими базами в Финском заливе любыми средствами - вплоть до войны". (РГАСПИ, ф. 71, оп. 25, д. 12089, л. 1-4).

 

Командующий эскадрой КБФ контр-адмирал Н.Н.Несвицкий отправил 10 июля в Главный морской штаб докладную записку с предложением "решить вопрос самостоятельного существования Швеции и Финляндии в пользу СССР (подчеркнуто мной - М.С.) и сделать Балтийское море внутренним морем". (РГА ВМФ, ф. Р-92, оп. 2, д. 668, л. 4).

 

Осенью 1940 г. "вопрос самостоятельного существования Швеции и Финляндии" ставился уже вполне конкретно. В сентябре 1940 г., командующий ВВС КБФ генерал-майор Ермаченков представил командующему КБФ вице-адмиралу Трибуц "Записку по плану операций 1940 г.". (РГА ВМФ, ф. Р-92, оп. 2с, д. 670, л. 3) Задачи авиации флота были сформулированы в этом документе следующим образом:

 

"1. Самостоятельными действиями боевой авиации ВВС КБФ и ВВС При­бОВО уничтожить корабли и трнспорты в море и не допускать базирования флота противника в: Стокгольм, Карлскроне, Норрчепинг, Форэ, Гельсинки, Або, Раумо, Пори, Мемель, Данциг, Гдыня, Заенец, Штетинг, Киль (перечислены балтийские порты Швеции, Финляндии, оккупированной Польши, Германии - М.С.)…

4. Во взаимодействии с флотом, обеспечивает захват Аландских остро­вов путем ударов с воздуха и высадкой воздушного десанта, специально при­данными ВВС КБФ десантными частями ВВС Красной Армии…"

 

"Бодливой корове Бог рогов не дает". Эта, довольно грубая, народная поговорка предельно коротко и точно описывает причину, по которой осенью 1940 г. запланированное и подготовленное вторжение в Финляндию так и не состоялось. Принято считать, что Финляндию спасло вмешательство Германии, но правильнее будет сказать, что Финляндию спасло маленькое чудо и маниакальная подозрительность Сталина.

 

В соответствии с Секретным дополнительным протоколом к Пакту Молотова-Риббентропа (23 августа 1939 г.) Финляндия была включена в советскую "зону влияния". Первое время Гитлер скрупулезно выполнял все свои обязательства по Пакту. Он фактически "подарил" Сталину половину разгромленной вермахтом Польши и без особых возражений согласился на включение Литвы в советскую "зону влияния". Во время "зимней войны" Германия, демонстрируя абсолютную лояльность к своему новому восточному союзнику, заняла подчеркнуто просоветскую позицию. Уже на третий день войны из Берлина в дипломатические миссии Германии за рубежом была разослана циркулярная телеграмма: "В ваших беседах, касающихся финско-русского конфликта, пожалуйста, избегайте антирусского тона". 6 декабря 1939 г. была разослана дополнительная инструкция: "В ваших беседах должна высказываться симпатия относительно точки зрения русских. Воздерживайтесь от выражения какой-либо симпатии в отношении позиции финнов". Дипломатические любезности были дополнены вполне конкретными делами: Германия (вопреки многолетнему вранью советских "историков") не только не продавала в дни "зимней войны" вооружение финнам, но и запретила провоз такового вооружения через территорию Германии и даже задержала в порту Берген транспорты с вооружением, закупленным Финляндией в третьих странах.

 

В марте 1940 г. Германия и СССР заняли солидарную позицию противодействия созданию оборонительного союза трех северных стран (Норвегия, Швеция, Финляндия), правда, в данном случае определяющими были не столько дружеские чувства партнеров по разбою, сколько прагматический расчет - Германия не менее, чем Советский Союз, была в тот момент заинтересована в слабой, не способной к вооруженному сопротивлению Скандинавии. Москва со своей стороны поддержала гитлеровскую агрессию против Норвегии и политически, и, до некоторой степени, практически (предоставив в распоряжение немцев военно-морскую базу в районе Мурманска).

 

Однако уже летом 1940 г. "конфетно-букетный" период в отношениях двух диктаторов стал близиться к концу. Германия с головокружительной быстротой установила свой контроль над большей частью западноевропейского континента; новорожденный вермахт вырос и утвердил себя в статусе наиболее боеспособной армии мира. Сырьевые и продовольственные ресурсы оккупированных и подчиненных стран (включая нефть Румынии) снизили степень зависимости Гитлера от дорогостоящих милостей Сталина. В этой, качественно новой ситуации, Гитлер, видимо, задумался о том, стоит ли отдавать в распоряжение Сталина финскую целлюлозу (важнейшее сырье для производства взрывчатых веществ) и крупнейшие в Европе никелевые рудники в финском Петсамо (никель является необходимым легирующим элементом в производстве высокопрочных конструкционных сталей, а в составе нержавеющих и жаропрочных сплавов массовая доля никеля находится в диапазоне от 10 до 60%).

 

В качестве первого, пробного шага на пути к сближению с Финляндией германское руководство обратилось к Маннергейму лично с просьбой решить вопрос о предоставлении вермахту права транзита "отпускников и больных" из Норвегии через территорию Финляндии в Германию. Проблема снабжения группировки немецких войск в Норвегии, действительно, существовала. В условиях господства англичан на море геометрически кратчайший путь из портов Германии в норвежские порты через Северное море был слишком опасен. И в этом смысле использование финских портов Ботнического залива значительно упрощало задачу. 17 августа 1940 г. в обстановке строгой секретности начались переговоры, которые завершились 22 сентября подписанием в Хельсинки соответствующего межправительственного соглашения.

 

Реакция Москвы на внезапно обозначившийся интерес Германии к финским делам оказалась совершенно неадекватной. Да, конечно, транзит через территорию Финляндии военных грузов и военнослужащих (даже если они и были названы "больными и отпускниками") формально-юридически означал наглое вторжение Гитлера в "сферу влияния" СССР. У Сталина были все основания для возмущения - но не было никаких разумных оснований для паники. Переброска через территорию Финляндии в норвежский Киркенес нескольких немецких зенитных батарей с личным составом и перевозка нескольких сотен раненых ничего не меняла ни на стратегическом (об этом вообще смешно говорить), ни на тактическом уровне. Однако вышедшая за всякие рамки разумного "бдительность" и едва ли не патологическая мания преследования, вечно терзавшая кремлевских правителей, привели к тому, что в соглашении о транзите они усмотрели военный союз Германии и Финляндии. К тому же официальное сообщение о начале транзита было получено советским руководством при достаточно странных обстоятельствах.

 

16 сентября посол Шуленбург получил указание из Берлина посетить Молотова 21 сентября (т.е. за день до начала фактической транспортировки) и - "если к тому времени Вы не получите иных инструкций" - сообщить ему о том, что "артиллерийский зенитный дивизион вместе с его обеспечением будет предположительно 22 сентября выгружен около Хапаранды, а затем транспортирован в Норвегию. Финское правительство, принимая во внимание особые обстоя­тельства, разрешило Германии эту транспортировку".

 

21 сентября Шуленбург посетил Молотова, однако вся встреча оказалась посвящена скандальному "выяснению отношений" по румынскому вопросу. Сообщение о немецком военном транзите через Финляндию так и не прозвучало. Почему? Шуленбург получил "иные инструкции"? Или забыл имеющиеся под эмоциональным напором разгневанного Молотова? У нас нет ответа на эти вопросы. Как бы то ни было, обмен информацией по вопросу о транзите произошел только 26 сентября. Шуленбург был в Берлине, а интересы Германии в Москве представлял в тот день Поверенный в делах Типпельскирх, который накануне получил от Риббентропа указание сообщить Молотову о намеченном на 27 сентября подписании Тройственного пакта ("ось Рим - Берлин - Токио"). Ничего приятного в этом сообщении для Молотова не было. В сочетании с таким оглушительным известием сообщение о начавшемся военном транзите через Финляндию произвело на Молотова впечатление зловещего "окружения". В стенограмме встречи Молотова с Типпельскирхом читаем:

 

"… тов. Молотов изложил содержание телеграммы полпреда СССР в Германии тов. Шкварцева о пресс-конференции 25 сентября в германском МИДе, где зав. отделом печати Шмидт заявил, что опубликовано коммюнике Финляндского правительства о подписании германо-финского соглашения о транзите через Финляндию германских войск в Норвегию. Кроме того, в Берлине агентством Юнайтед Пресс распространяется бюллетень, в котором сообщается о высадке 24 сентября германских войск в финском порту Вааза и о том, что высший офицерский состав, прибывший с войсками, разместился в гостиницах Вааза.

 

Типпельскирх ответил, что ему ничего не известно по этому вопросу.

 

Тов. Молотов сказал, что, видимо, с Финляндией заключен какой-то договор, и Советское правительство хочет получить информацию об этом договоре, о его целях, а также полный текст его и дополнительные секретные статьи, если таковые имеются…"

 

Вероятно, товарищ Молотов не допускал и мысли о том, что "высший офицерский состав" зенитного дивизиона разместился в гостиницах города Вааза просто для того, чтобы выспаться и отдохнуть после утомительного морского путешествия (со своим "офицерским составом" Молотов и его Хозяин не церемонились). В воспаленном извечной подозрительностью сознании тараканы разрослись до размера слонов, и безвестная провинциальная гостиница обратилась в "штаб армейской группировки вермахта".

 

Так Судьба в очередной раз смилостивилась над народом Суоми. Проявленная Сталиным чрезмерная осторожность и исключительная сдержанность (читатель вправе подставить и другие слова) спасла Финляндию. Отнюдь не отказываясь от своих "прав", предусмотренных Секретным протоколом от 23 августа 1939 г., кремлевские властители решили зачем-то получить от Гитлера дополнительное подтверждение этих прав прежде, чем приступить к военному решению "финского вопроса". Надо ли доказывать, что в азартной шулерской игре с берлинским аферистом такая тактика не могла не привести к позорному конфузу?

 

В ходе переговоров, состоявшихся в Берлине 12-13 ноября 1940 г., выявилось абсолютное несовпадение позиций сторон по финляндскому вопросу. Беседа происходила в стиле "диалога двух глухих". С монотонностью заевшей грампластинки Молотов раз за разом повторял два тезиса: Финляндия входит в советскую "сферу интересов", и поэтому СССР вправе безотлагательно приступить к "разрешении финской проблемы" ("…почему Россия должна откладывать реализацию своих планов на шесть месяцев или на год? В конце концов, германо-русское соглашение не содержало каких-либо ограничений во времени, и в пределах своих сфер влияния ни у одной из сторон руки не связаны.."). Гитлер же, все более и более раздражаясь, отвечал, что немецких войск в Финляндии нет, транзит скоро закончится, но новой войны в районе Балтийского моря Германия не потерпит. В немецком варианте протокольной записи переговоров этот момент зафиксирован так:

 

"… Молотов ответил, что дело не в вопросе о войне на Балтике, а в разрешении финской проблемы в рамках соглашения прошлого года. Отвечая на вопрос Фюрера, он заявил, что представляет себе урегулирование в тех же рамках, что и в Бессарабии и в соседних странах (имелись в виду "соседние" с Финляндией страны Балтии, т.е. Эстония, Латвия и Литва - М.С.).

 

Примечательно, что ни Гитлер, ни Молотов даже не сочли нужным вспомнить о существовании мирного договора между СССР и Финляндией, заключенного в Москве 12 марта 1940 г. Хотя, что же тут удивительного? Авторитетные паханы собрались для конкретного базара; о никчемных бумажках, подписанных с лохами, говорить при таких встречах на высшем уровне как-то и не принято…

 

После завершения берлинских переговоров в Москве вынуждены были считаться с тем, что новая война с Финляндией приведет к серьезному обострению отношений с Германией. Строго говоря, эта констатация мало что меняла практически. От выражения неудовольствия до вооруженного противодействия - дистанция огромного размера. Молотов, например, неоднократно заявлял немцам, что "появление каких-либо иностранных войск на территории Болгарии будет рассматриваться как нарушение интересов безопасности СССР". Несмотря на эти совершенно недвусмысленные предупреждения, Германия 1 марта 1941 г. "присоединила" Болгарию к Тройственному пакту и ввела свои войска на ее территорию. Со стороны Москвы в ответ на этот явно недружественный шаг Германии ничего существенного, кроме публичного выражения "дипломатической озабоченности", не последовало.

 

В конце 1940 г. возможности Германии по оказанию вооруженной поддержки Финляндии были, в сущности, ничтожно малы. На территории самой Финляндии немецких войск в количествах, заслуживающих внимания и упоминания, не было вовсе. Весьма немногочисленная группировка немецких войск в Норвегии отнюдь не бездействовала, а решала задачи обороны побережья (общей протяженностью более 2,5 тыс. км) от возможного английского десанта, угроза которого чрезвычайно сильно действовала на Гитлера. Абсолютно нереальной была бы попытка начать наступление на западных рубежах СССР в ситуации зимы 1940-1941 г.г., т.е. тогда, когда стратегическое сосредоточение немецких войск на Востоке не только не завершилось, но практически еще и не начиналось.

 

И тем не менее, у Сталина не хватило ни смелости для того, чтобы "вторгнуться, разгромить и овладеть" Финляндией, невзирая на "предупреждения" и угрозы Гитлера, ни государственной мудрости для того, чтобы перейти к мирному сотрудничеству с северным соседом. 1941 год начался с новых попыток экономического и политического "прессования" Финляндии. Безо всяких законных оснований Москва потребовала передачи никелевых рудников Петсамо совместному предприятию, в котором 50 % акций принадлежало бы советской стороне. Финляндия отказалась. После этого советское руководство в одностороннем порядке денонсировало торговое соглашение, заключенное с Финляндией летом 1940 г., и прекратило поставки товаров, в том числе - зерна.

 

Последствия такого шага могли быть самыми серьезными. Финляндия - богатая страна. Там много леса, целлюлозы, того же никеля. Люди, однако, не могут питаться бумагой и нержавеющей сталью. Даже при хорошем собственном урожае Финляндия вынуждена была ввозить порядка 20 тыс. тонн зерна в месяц, не говоря уже о бензине, каменном угле, каучуке, текстиле и иных видах промышленного сырья. После оккупации Норвегии и установлении фактического господства германского флота в Балтийском море транспортные коммуникации Финляндии с Европой и США были почти полностью разорваны. Без поставок зерна из СССР Финляндия оказалась на грани голода.

 

Попытка организации торговой блокады была дополнена мощным политическим давлением. 18 января Москва отозвала своего посла из Хельсинки. На "дипломатическом языке" отзыв после означает последний шаг перед разрывом дипотношений, и предпоследний - перед началом войны. По крайней мере, именно так оценивал ситуацию посол (будущий президент Финляндии) Паасикиви ("Советский Союз не преминёт использовать против нас силу, если проблемы не будут решены"). Вконец растерявшийся Паасикиви предложил отдать Сталину - от греха подальше - весь район никелевых рудников. Узнав о том, что правительство обсуждает такие способы "замирения" восточного соседа, Маннергейм 10 февраля 1941 г. заявил президенту Финляндии о своем намерении уйти в отставку с поста главнокомандующего в случае, если капитулянтская политика будет проводиться в жизнь. В Финляндии разразился острый внутриполитический кризис. 20 февраля Паасикиви подал в отставку и был отозван из Москвы на родину. Таким образом, дипломатические отношения Финляндии и СССР с конца февраля до середины апреля 1941 г. оказались фактически прерванными.

 

Удивления достойно то упорство, с которым Сталин и Ко пытались "прижать Финляндию к стенке", не понимая и не замечая того, что в "стенке" есть "дверь", в которую они и выталкивали Финляндию. Эта "дверь" вела ко все более и более тесному сотрудничеству социал-демократической страны с гитлеровским "третьим рейхом". Лучшего подарка Гитлеру, чем приостановка поставок зерна в Финляндию из СССР, трудно было и придумать. В создавшейся в начале 1941 года ситуации Германия немедленно "подставила плечо" очутившейся на пороге голода Финляндии. По оценке Маннергейма, уже весной 1941 г. "90 процентов всего импорта страны шло из Германии". Надо ли доказывать, что такая степень экономической зависимости де-факто лишала Финляндию статуса суверенного и нейтрального государства. Впрочем, именно в этом - в ликвидации финляндского суверенитета - и состояла неизменная цель сталинской политики, правда, в силу крайней некомпетентности и недальновидности (по-русски можно сказать короче и проще - глупости) кремлевских правителей Финляндия превращалась при этом отнюдь не в "советскую республику", а в союзника гитлеровской Германии…

 

Как и следовало ожидать, результаты сталинской политики оказались прямо противоположны замыслу. Финское руководство, тайно проинформированное Берлином о ходе и итогах переговоров Молотова с Гитлером, заняло предельно жесткую позицию, и попытка шантажа, не подкрепленного на этот раз реальной готовностью начать войну, с треском провалилась. С другой стороны, кризис января-февраля 1941 г. с неизбежностью привел к еще более тесному экономическому, а затем и политическому сближению Финляндии с Германией. В целом же действия сталинского руководства на "финском направлении" внешней политики СССР в период с весны 1940 г. по весну 1941 г. следует оценить как полный провал стратегического масштаба. Финляндию не удалось ни "воссоединить" с советской "карело-финляндией", ни превратить в мирного, дружественного соседа.

 

Апрель-май 1941 год стал переломным моментом в истории Второй Мировой войны и советско-германского противоборства, как одного из главных факторов, определяющих ход этой войны. Несмотря на то, что историки пока не могут назвать точные даты и процитировать основополагающие документы, множество "косвенных улик" позволяет с большой долей уверенности предположить, что именно в мае 1941 г. в Москве было принято решение начать крупномасштабную войну против Германии, причем не когда-то в неопределенном будущем, а в июле-августе 1941 г. С момента принятия такого решения советско-финляндские отношения отошли на второй (если не десятый) план перед лицом надвигающихся грандиозных событий. Прежде всего предстояло (как было сказано в майских "Соображениях о стратегическом развертывании Красной Армии") "разгромить главные силы немецкой армии" и "овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии". Ну а после победы над Германией превращение Финляндии в "советскую республику" стало бы неизбежным и неотвратимым.

 

Тогда же, в конце весны 1941 г. стали качественно меняться и германо-финляндские отношения. По странной иронии судьбы группа военных во главе с начальником Генштаба финской армии генералом Хейнрихсом вылетела из Хельсинки в германский Зальцбург в те самые часы (вечером 24 мая 1941 г.), когда в кабинете Сталина проходило последнее предвоенное совещание высшего военно-политического руководства страны с командованием западных военных округов… В ходе трехдневных переговоров с немецкими генералами, в том числе - с начальником штаба оперативного руководства генерал-полковником А.Йодлем, финны были проинформированы о конкретном содержании оперативных планов войны на северном фланге советско-германского фронта. Никаких документов и совместных решений принято не было, более того, Хейнрихс и не имел полномочий на подписание каких-либо соглашений. 3 июня в Хельсинки для совещания с Хейнрихсом прибыли два немецких полковника: начальник штаба армии "Норвегия" Бушенхаген и представитель штаба Верховного командования Кинцель. 6 июля в немецком городе Киль состоялось совещание военно-морских командиров, на котором Германию представлял вице-адмирал Шмундт, а Финляндию - коммодор Сундман.

 

Ни официальных, ни секретных договоров в ходе этих совещаний заключено не было (по крайней мере, их так и не удалось обнаружить). Тем не менее, реальный ход дальнейших событий однозначно свидетельствует о том, что стороны не ограничились одним только взаимным информированием. Подтверждением такого вывода является начавшееся 7 июня 1941 г. развертывание немецких войск на территории Финляндии.

 

Первой границу между Норвегией и Финляндией пересекла моторизованная бригада СС "Норд". 5-14 июня 169-я пехотная дивизия вермахта морским путем была переброшена из Германии в финский порт Оулу, а оттуда по железной дороге перевезена в район заполярного Кемиярви. Бригада СС "Норд", 169-я пехотная дивизия и приданные им части (включая танковый батальон, вооруженный трофейными французскими танками) были сведены в 36-й армейский корпус (36 АК). Вплоть до утра 22 июня 1941 года 36 АК был единственным соединением немецких сухопутных войск на территории Финляндии.

Утром 22 июня горнострелковый корпус генерала Дитля (2-я и 3-я горнострелковые дивизии) перешел норвежскую границу, взял под свой контроль Петсамо и начал выдвижение в исходный для наступления на Мурманск район. Таким образом, к 25 июня 1941 г. на территории северной Финляндии находилось уже четыре немецкие дивизии.

 

Единственная на территории южной Финляндии дивизия вермахта (163-я пехотная), пройдя через шведскую территорию, пересекла передовыми частями финскую границу в районе Торнио только 28 июня, т.е. уже после начала 2-й советско-финской войны. Дивизия была дислоцирована в Йоэнсу и включена в состав резерва главного командования финской армии.

 

Таковы факты. На основании этих фактов можно сделать следующие выводы. Во-первых, вплоть до рубежа мая-июня 1941 г. ситуация была вполне многовариантной. Никаких обязывающих соглашений (пусть даже тайных, пусть даже подписанных на уровне полковников и генералов) в тот период между Германией и Финляндией не было.

 

Во-вторых, и это несравненно более значимо, главной военной силой на территории Финляндии была финская армия. Именно это обстоятельство, именно "право силы" имело решающее значение в той обстановке, которая сложилась в Европе на втором году мировой войны. Две, а затем четыре немецкие дивизии, развернутые в Заполярье, были отделены от южной Финляндии (т.е. от столицы государства, основных промышленных центров и 9/10 населения) тысячекилометровым пространством безлюдных лесов, болот и заполярной лесотундры. Ни о каком военном, силовом давлении немцев на финское руководство в такой ситуации не могло быть и речи. Более того, все снабжение группировки немецких войск (от продовольствия до боеприпасов) держалось на коммуникациях, проходящих по финской территории, т.е. зависело от доброй воли финского руководства. В такой ситуации влиять вооруженным путем на принятие политических решений в Хельсинки немцы не могли.

 

У всякой медали есть две стороны. Указанный выше основополагающий факт (главной военной силой на территории Финляндии была финская армия) свидетельствует, как минимум, о двух обстоятельствах. С одной стороны, решение о вступлении в войну против Советского Союза было принято в Хельсинки, и именно финское руководство несет за него ответственность. В этом смысле нельзя согласиться с выдвинутой рядом финских историков концепцией "бревна, увлекаемого водным потоком". Именно в конце весны 1941 года, именно в тот момент, когда две тоталитарные диктатуры приготовились вцепиться в глотку друг другу, у Финляндии появилась определенная возможность для политического маневра, для принятия самостоятельных решений.

 

С другой стороны, именно потому, что ключевые решения принимались не в Берлине, а в Хельсинки, у советского руководства была реальная возможность договориться с правительством Финляндии и обеспечить спокойствие на финской границе мирным путем. Молотову вовсе не нужен был Гитлер в качестве "посредника" на переговорах с Рюти и Маннергеймом. Достаточно было наличия доброй воли и желания. И это отнюдь не запоздалые советы дилетанта. Сам товарищ Сталин сформулировал эту идею следующим образом:

 

"СССР придает большое значение вопросу о нейтрализации Финляндии и отходу ее от Германии… В этом случае Советское Правительство могло бы пойти на некоторые территориальные уступки Финляндии с тем, чтобы замирить последнюю и заключить с нею новый мирный договор".

 

Отличное предложение. Подлинный пример государственной мудрости, которая подчиняет себе мелочные соображения личных амбиций и пресловутого "престижа". К сожалению, о своей готовности "пойти на некоторые территориальные уступки" и заключить с Финляндией "новый мирный договор" товарищ Сталин заявил (в письме президенту США Ф. Рузвельту) лишь 4 августа 1941 г. 4 августа финская армия уже полностью освободила все аннексированные территории в Приладожской Карелии и начала наступление на Карельском перешейке. Опыт первого месяца 2-й советско-финской войны давал уже вполне конкретные основания для предположения о том, чем это наступление закончится. В такой ситуации "цена вопроса" неимоверно возросла, и немедленное восстановление границы 1939 г. стало бы минимальным условием начала переговоров (в то время, как еще два месяца назад это был бы максимум, на который в Хельсинки не могли и надеяться).

 

В мае-июне 1941 г. цена "замирения" Финляндии могла быть очень скромной. До тех пор, пока Красная Армия не потерпела сокрушительное поражение, Сталин мог вести переговоры с позиции сильного, но великодушного богатыря. Возможно, тогда удалось бы достигнуть мирного соглашения и без полного возврата всех аннексированных территорий. Но ничего подобного сделано не было. Стабильность северного фланга общего фронта Красной Армии решено было обеспечить не дипломатическим, а военным путем. Высшее военно-политическое руководство СССР решило, что 15 стрелковых дивизий и двух мехкорпусов Ленинградского округа (Северного фронта) будет вполне достаточно для "нейтрализации Финляндии". Вообще-то, товарищ Сталин еще в апреле 1940 г. объяснил самому себе и своим генералам, что "наступление финнов гроша ломаного не стоит". Выступая с заключительным словом на Совещании высшего комсостава Красной Армии, он говорил:

 

"… Финская армия очень пассивна в обороне, и она смотрит на линию обороны укрепленного района, как магометане на Аллаха. Дурачки, сидят в ДОТах и не выходят, считают, что с ДОТами не справятся, сидят и чай попивают…. Как наступление финнов, то оно гроша ломаного не стоит. Вот три месяца боев, помните вы хоть один случай серьезного массового наступления со стороны финской армии? Этого не бывало… Финская армия не способна к большим наступательным действиям…".

 

Стоило ли волноваться за устойчивость обороны войск Ленинградского округа, если перед ними был такой немощный противник?

 

На рассвете 25 июня 1941 г. советское руководство преподнесло финским сторонникам "войны-реванша" такой подарок, о каком те не смели даже мечтать. Авиация Северного фронта и ВВС Балтфлота нанесли массированный удар по аэродромам, железнодорожным узлам, городам и портам Финляндии. Безобразно организованная - и еще более безобразно выполненная - операция завершилась позорным провалом.

 

Только на одном финском аэродроме (Турку) был выведен из строя один-единственный самолет. По странной иронии судьбы им оказался трофейный советский бомбардировщик СБ. Все остальные "удары по аэродромам" были или вовсе безрезультатны, или привели к тяжелым потерям нападающих. За два дня ВВС Северного фронта и ВВС Балтфлота потеряли безвозвратно 24 бомбардировщика. Основные аэродромы базирования финских истребителей (Пори, Хювинкя, Весивехмаа, Йоройнен, Наараярви) совершенно не пострадали. Большая часть экипажей советских ВВС или вовсе не нашла запланированные цели, или отбомбилась по летным полям с высоты 3-6 км, что совершенно исключало возможность поражения точечных целей. В то же время, значительные разрушения и жертвы были в жилых кварталах финских городов (особенно пострадали Турку и Хейнола).

 

Под аккомпанемент взрывающихся в пригородах Хельсинки бомб премьер-министр Финляндии Рангель с трибуны парламента заявил: "Состоявшиеся воздушные налеты против нашей страны, бомбардировки незащищенных городов, убийство мирных жителей - все это яснее, чем какие-либо дипломатические оценки, показало, каково отношение Советского Союза к Финляндии. Это война. Советский Союз повторил то нападение, с помощью которого он пытался сломить сопротивление финского народа в "зимней войне" 1939-1940 г.г. Как и тогда, мы встанем на защиту нашей страны…".

 

Вечером 25 июня парламент принял решение считать Финляндию находящейся в состоянии войны против СССР.

 

Через несколько дней Маннергейм отдал финской армии приказ №1, в первых строках которого был лаконично и точно подведен итог драматического противостояния предыдущих месяцев:

 

"Солдаты Финляндии!

 

Наша славная Зимняя война завершилась тяжелым миром. Несмотря на заключенный мир, наша страна явилась для врага объектом беззастенчивых угроз и постоянного шантажа, что вместе с преступным подстрекательством, направленным на подрыв нашего единства, показывает, что враг с самого начала не считал мир постоянным. Заключенный мир был лишь перемирием, которое теперь закончилось…".

Источник: Статья опубликована в сборнике "Правда Виктора Суворова. Новые доказательства" (М., "Яуза-пресс", 2008 г.)

Версия для печати

---

Уважаемые пользователи! Если в ходе ознакомления с данным материалом у вас появилось желание задать вопрос лично Марку Солонину, предлагаем воспользоваться страницей обратной связи.